"Аксель Мунте. Легенда о Сан-Микеле" - читать интересную книгу автора

войне писались мирными обывателями, жившими там, куда не долетали снаряды
самых дальнобойных немецких орудий. Авторы, которые навязывают читателю
изображение всяческих оргий, на деле предпочитают блюсти законы
нравственности. Мне известно лишь одно исключение из этого правила - Ги де
Мопассан, и я видел, как он от этого умер.
Я знаю, что некоторые эпизоды этой книги развертываются в нечетко
определяемой пограничной области, между реальным и нереальным, в опасной
"ничьей земле" между действительностью и фантазией, где терпели крушение
многие мемуаристы и где даже сам Гете в своей "Dichtung und Wahrheit" [2]
нередко сбивался с пути. Я изо всех сил пытался с помощью давно известных
приемов придать хотя бы некоторым из этих эпизодов вид романтических
рассказов. В конце-то концов, это вопрос формы. Если мне это удалось, я буду
очень рад - мне ничего не нужно, кроме того, чтобы мне не верили. Все и так
достаточно скверно и печально. Видит бог, мне и без того приходится отвечать
за очень многое. Впрочем, я считаю это комплиментом, ибо величайший автор
романтических рассказов - сама Жизнь. Но всегда ли Жизнь правдива?
Жизнь остается такой, какой была всегда: равнодушной к событиям,
безразличной к людским радостям и печалям, безмолвной и загадочной, как
сфинкс. Но сцена, на которой разыгрывается эта бесконечная трагедия,
постоянно меняется во избежание однообразия. Мир, в котором мы жили вчера, -
не тот мир, в котором мы живем сегодня. Он неуклонно движется в
бесконечности навстречу своей судьбе, как и мы сами. Человек не может дважды
искупаться в одной и той же реке, сказал Гераклит. Некоторые из нас ползают
на коленях, другие ездят верхом или в автомобиле, третьи обгоняют почтовых
голубей на аэропланах. К чему спешить? Все мы неизбежно достигнем конца
пути!
Нет, мир, в котором я жил, когда был молод, не похож на мир, в котором
я живу теперь, - по крайней мере, так кажется мне. Наверное, со мной
согласятся и те, кто прочтет эту книгу о странствиях в поисках прошлых
приключений. Бандиты с восемью убийствами на совести уже не уступят вам свой
тюфяк в разрушенной землетрясением Мессине. Под развалинами виллы Нерона в
Калабрии уже не прячется подобравшийся для прыжка сфинкс. Бешеные крысы в
трущобах холерного Неаполя, которые так меня напугали, уже давно вернулись в
римские клоаки. Сегодня можно добраться до Анакапри на автомобиле,
достигнуть вершины Юнгфрау в поезде и подняться на Маттерхорн по веревочным
лестницам.
В Лапландии за вашими санями уже не погонится по замерзшему озеру стая
волков, чьи глаза горят во тьме, как раскаленные угли. Старый медведь,
преградивший мне путь в глухом ущелье Сульва, уже давно перебрался в Поля
счастливой охоты. Через бурный поток, который я переплывал вместе с юной
лапландкой Ристин, перекинут теперь железнодорожный мост. Туннель прорезал
последний оплот ужасного стало. Маленький народец, топот которого я слышал
под чумами лапландцев, больше не приносит пищу медведям в берлогах - вот
почему теперь в Швеции так мало медведей. Пожалуйста, смейтесь над маленьким
народцем сколько хотите - если не боитесь! Но я убежден, что ни у одного
человека, прочитавшего эту книгу, не хватит духу утверждать, будто гном,
который сидел на столе в Форстугане и осторожно трогал цепочку моих часов,
вовсе не был настоящим гномом. Нет, это был настоящий гном! Кто еще это мог
быть?! Ведь я совершенно ясно разглядел его двумя глазами, когда приподнялся
на постели, а сальный огарок замигал и погас. К моему большому удивлению, я