"Рю Мураками. Отель "Раффлз"" - читать интересную книгу автора

фанаты, и съемочная бригада.
- Те, кто интересуется чужой жизнью, - просто подонки, - произнесла
Моэко так, словно это были слова из исторического костюмного кино.
Вероятно, съемочная горячка еще не улеглась в ней. Действие фильма, в
котором снималась Моэко, происходило в тридцатых годах двадцатого века. Дело
в том, что ей иногда трудно выйти из образа и понять, где она, а где ее
героиня.
Это случается не только во время киносъемок. Моэко то и дело читает
разные сценарии и репетирует, и ей постоянно приходится перевоплощаться. Из
всех возможных персонажей ее особенно привлекают обуреваемые злом и те, в
которых, как говорится, вселился дьявол.
Но, как мне кажется, именно эта ее черта помогает Моэко так хорошо
играть. И когда она произнесла несколько патетическим тоном: "Те, кто
интересуется чужой жизнью, - просто подонки", я не погрешу против истины,
если скажу, что был очарован. При этом я прекрасно понимал, что вокруг
собрались люди, все эти пожилые крестьянки, с которыми я болтал до появления
Моэко, рыбаки и прочие. - Моэко, улыбнись-ка.
Едва я успел произнести эти слова, как она одарила меня фантастической
улыбкой. Не знаю, как можно по команде изобразить такое. И при всем при том
в этой улыбке сквозила какая-то хитрость, которую нельзя запечатлеть
аппаратом, работающим со скоростью сто двадцать пять кадров в секунду.
Всего лишь незаметным движением лицевых мышц Моэко сменила недовольное
выражение на изящнейшую улыбку так, словно в ней что-то растаяло. А потом на
ее лицо пала легкая тень стыдливости, как будто Моэко хотела извиниться за
такое совершенство своей улыбки. Этой женщине нет равных.
Однажды, когда съемки уже закончились, я собрался в Токио, но она не
дала мне сделать этого. Я жил при ней в маленькой гостинице, где Моэко
снимала номер. Мы оставались вдвоем выпить шампанского, и это были чудесные
минуты. Любой мужчина был бы рад провести несколько чудесных мгновений в
обществе актрисы.
Но через некоторое время наши отношения стали причинять нам больше
боли, нежели наслаждения. Когда Моэко утвердили на главную роль в фильме,
некое издательство заказало фотоальбом, и мы отправились в Европу на
фотосессию. Моэко было на все наплевать, она стала ужасно капризной и нимало
не заботилась о том, чтобы скрыть характер наших с ней отношений от
технического персонала. Если мы были избавлены от назойливого внимания
папарацци, так только потому, что это была Европа, да и к тому же Моэко еще
не была настоящей звездой. Во время поездки она хотела разрешить навязший в
зубах вопрос - кто же для меня важнее, моя семья или она? Вопрос этот возник
еще после Нью-Йорка, но я никогда не отвечал на него прямо, опасаясь
необузданного нрава Моэко.
Кажется, что все это путешествие в Европу было специально задумано,
чтобы выжать из меня однозначный ответ. В Париже ли, в Гамбурге, Берлине,
каждый вечер между нами вспыхивали бесконечные дискуссии на эту тему. Это
напоминало допрос в полицейском участке. Хотя, если быть откровенным, то и
дискуссий-то никаких не было.
Поскольку говорила всегда только одна Моэко. Если бы я снимал наши
беседы на видео, эта запись стала бы, наверное, настоящей библией для
начинающих актеров, наглядным пособием как изображать грусть, презрение,
гнев, ненависть... Я молча выдерживал все эти односторонние атаки.