"Рю Мураками. Танатос ("Меланхолия" $3)" - читать интересную книгу автора

был красив, и мои слова будто молнией поразили учителя:
"Ах вот как, - прошептал он, - потому что он красив, ах вот как, потому
что он был красив, ах вот как, потому что он был красив, ах вот как, потому
что он был красив, ах вот как, потому что он был красив, ах вот как, потому
что он был красив, ах вот как, потому что он был красив, ах вот как, потому
что он был красив, ах вот как, потому что он был красив, ты спала с ним,
потому что он красив, ты спала с ним, потому что он красив, ты спала с ним,
потому что он красив, спала с ним, потому что он красив, ты спала с ним,
потому что он красив",
- весь вечер он повторял эти слова, и каждый раз, когда он их
произносил, я видела, как они вылетали из него в виде маленьких сгустков
энергии... он был глубоко задет, и нам не оставалось ничего, как разойтись.
"Ну вот, все и закончилось", - подумала я.

*****

Окончив свой рассказ, актриса села на край постели и произнесла:
"Спокойной ночи". Она даже не взглянула на меня, ее взор был прикован к
морю, расстилавшемуся за окном. Потом она, совсем как ребенок, скользнула
под одеяло, и я услышал ее мерное дыхание. Был уже час ночи. Мне захотелось
как следует выпить. Я открыл холодильник, но там оказалось только пиво, и
мне пришлось спуститься в бар.
Я проглотил два стакана семилетнего рома безо льда. Глотку приятно
обожгло, но алкоголь не вызвал ни малейшего эффекта. Бар находился в глубине
пустынного в это время холла. С моря дул ветер, потолок, в сущности,
отсутствовал, но как только я подумал, что эта женщина спит недалеко отсюда,
в одном из номеров, мой желудок словно окатила горячая волна.
- Но что означает эта бесконечная история?! - вскричал я по-японски и
заказал себе третий стакан. В течение всей речи этой актрисы я не мог
шевельнуть и пальцем, как будто был связан по рукам и ногам. Но даже если
вся эта история не имела никакой связи с реальностью, словно бы рассказчица
заблудилась в чужих мирах, я все равно был не в состоянии хотя бы заткнуть
уши или сделать вид, что не слушаю ее. Сколько времени длился ее рассказ,
или, вернее сказать, спектакль, который она разыграла передо мной, перед
своим единственным зрителем? Я не помнил, в котором часу мы вышли из
резиденции Дюпона де Немура. Даже сам факт посещения ресторана почти стерся
из памяти. Она произвела впечатление на посетителей, значит, мы
действительно обедали там. И тем не менее рассказывая свои истории, она не
обращалась при этом ко мне. Слушатели ее не волновали. Она говорила не для
того, чтобы что-нибудь сообщить. В конце концов, я не знал, что она на самом
деле думала о Язаки, у меня же не было собственных мыслей на этот счет. А
эта, другая, Кейко Катаока, - стоило только вспомнить ее голос, как все мои
чувства отшибало напрочь, и я не ощущал даже вкуса рома. Как ее голос и
манера речи могли вызвать такую тревогу, такое ощущение конца света? Это
было не то явственное ощущение потери контроля над собой, когда понимаешь,
что твоя уверенность пошатнулась, но все-таки пытаешься взять себя в руки.
Нет, тут мне казалось, что сейчас должно произойти что-то чрезвычайно важное
в моей жизни, но я почему-то остался в стороне; словно весь мир, кроме меня,
был в курсе происходящего; словно жалость осталась единственным чувством,
которое можно было ко мне испытывать; словно я стал наипрезреннейшим