"Рю Мураками. Танатос ("Меланхолия" $3)" - читать интересную книгу автора

"королевы гуахира". "Как такое могло получиться, что в подобном месте, в
этой дыре, дает концерт певица такого уровня, как Серина Гонсалес?" -
поражался Язаки. Даже актриса знала, кто это такая. Гуахира - это что-то
вроде крестьянского фольклора. Как правило, эти песни поются мягко, но
Серина так не считала. У нее был голос металлического тембра, когда она
брала высокие ноты, казалось, будто он пронзает мозг и сердце. Язаки очень
любил ее за это, ему вообще нравились подобные женщины. Металлические. Ему
нравился голос проникающий, разогревающий, он сам так всегда говорил.
Актриса не выносила, когда Язаки нахваливал других женщин, будь то кубинская
певица или танцовщица. Ее больше задевали комплименты по поводу пения или
танцевального искусства, отпущенные Язаки в адрес других женщин, чем лизание
клитора ее соперницы или содомия с Кейко. Но эта ревность, как считала
Рейко, возникала у нее не из-за того, что она сама была актрисой и
танцовщицей.
Выступление Серины Гонсалес началось приблизительно в полдень. Она
исполнила собственные потрясающие песни и сказания о божествах из пантеона
сантерии. Ей аккомпанировал целый оркестр, но все это выглядело очень
печально. Было ужасно жарко, складывалось впечатление, будто бы вокруг
таверны бродили коровы и прочий рогатый скот, а есть пришлось, отмахиваясь
от сотен тысяч мух. "Королева гуахира", ведомая под руки своими сыновьями,
каждому из которых стукнуло по крайней мере по пятьдесят, обошла вокруг
столиков. Увидев Язаки, приготовившегося снимать на камеру происходящее,
один из сыновей певицы потребовал с него плату за право съемки. Оба сынка
были так густо загримированы, что косметика стекала с их лиц, смешиваясь с
потом и образовывая белые потеки. Они потребовали сто долларов за песню, и
Язаки заплатил за две. "Это не тебе, смотри, не забудь, - обратился Язаки к
одному из них, протягивая деньги. - Вокалист - твоя мать, а не ты". "Я это
хорошо знаю", - среагировал сынок, ухмыляясь. Белесые полосы краски стекали
у него по шее.
Серина имела оглушительный успех. Пока Язаки возился со своей камерой,
тот самый сынок, что потребовал с него денег, подошел к столику, где сидела
актриса, и пригласил ее на танец. Измученная жарой и мухами, она тем не
менее не посмела отказаться. Публика зааплодировала, сын певицы взял актрису
за руку и вывел на середину зала, словно на сцену. В то время она только
начинала учиться кубинским танцам. Но зрители, считавшие, что японка не
может знать соответствующие фигуры их танца, хлопали ей от души. Вернувшись
к своему столику, она увидела, что Язаки вне себя от гнева. "Ты
действительно ничтожество", - прошипел он. "Ах вот как, - пронеслось у нее в
голове. - Я, значит, сижу здесь, умирая от жары, пытаюсь разжевать этого
несчастного цыпленка, вокруг полно мух, которые, если их не отгонять,
залетают прямо в рот или в нос, а этот хмырь говорит мне, что я ничтожество?
Да по какому праву, черт побери?!" Все оставшееся время, пока они сидели в
ресторане, Язаки молчал, словно воды в рот набрал. И только вечером, когда
они добрались наконец до отеля в Сантьяго-де-Куба, он прожужжал ей все уши,
объясняя, почему она показала себя ничтожеством во время выступления Серины
Гонсалес. Вкратце, все объяснение заключалось в том, что она не делала
ничего из того, что ей действительно хотелось, она всегда жила желанием,
чтобы ее любили другие. Оказывается, ее достоинство - собственные раны.
В ту ночь они опять забыли про любовь. Она смотрела на спящего Язаки,
потом повернулась к нему спиной и тотчас же вспомнила муравьев на своих