"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу авторавыполнять что-то унизительное, - и тут же сны эти пропали, скомкались, и из
неясности туманных далей в последний раз поднялись эти воспоминания, как корабли, как призрачно ясно видимые, прочно скрепленные сооружения из рей и канатов, один за другим, и Клодина вспомнила, что никогда не умела сопротивляться: как она тогда кричала во сне, как она боролась, неуклюже и нелепо, пока хватало сил и разума, вспомнила весь безмерный, бесформенный ужас своей жизни. А потом все это ушло, и во вновь смыкающейся тишине осталось лишь какое-то свечение, какая-то охватывающая ее на выходе волна, как будто там было нечто невыразимое. И вдруг оттуда что-то стало наползать на нее - как когда-то эта ужасная беззащитность ее существования, которая за теми снами, далекая, неуловимая, нереальная, обретала вторую жизнь, - и это было искушение, слабый свет страстного стремления к чему-то, небывалая мягкость, ощущение собственного "я", которое, оголившись, лишившись ужасающей невозможности повернуть вспять свою судьбу, освобожденное от собственных одежд, - в то время как это "я", шатаясь от изнеможения, все же требовало все более опустошительной затраты сил, - оно до странности сбивало ее с толку, как заблудившаяся в ней, с бесцельной нежностью ищущая своего воплощения частица той любви, для которой в языке повседневности и языке сурового, правильного пути еще не было названия. В этот миг она уже не знала, не приснился ли ей этот сон в последний раз перед самым ее пробуждением. Долгие годы она считала, что забыла его, и вот внезапно время, когда он снился, оказалось совсем рядом, у нее за спиной; словно оглядываешься, и взгляд твой неожиданно падает на чье-то лицо. И на душе у нее сделалось так странно, словно в этой одинокой, отделенной ото всего комнате жизнь ее втекала обратно в саму себя, терялась, огонек, который зажгла она сама, лицо ее оставалось в тени; и постепенно она перестала ощущать, как выглядит, свои очертания представлялись ей какой-то особой дырой во мраке настоящего. И медленно-медленно в ней зарождалось ощущение, будто на самом деле она вовсе не здесь, словно какая-то часть ее все скиталась и скиталась сквозь пространство и годы, а теперь проснулась, вдали от самой Клодины, очень изменившись, а то чувство, испытанное во сне и потом исчезнувшее, на самом деле так и осталось при ней... где-то... вот всплывает какая-то квартира... люди... гадкий, обволакивающий страх... А затем краска стыда, теплые, размягченные губы... и внезапно - знание того, что кто-то снова придет, и другое, забытое ощущение распущенных волос, ощущение собственных рук, словно все это говорит о ее неверности... И тут же, сразу, сквозь боязливо сковывающее ее желание сохранить себя для возлюбленного, медленно, доходя до изнеможения с поднятыми в мольбе руками, - мысль: мы были неверны друг другу до того, как друг друга узнали... Это была всего лишь мысль, вспыхнувшая в тихом полубытии, почти чувство; удивительно приятная горечь, подобно тому терпкому, прерывистому дыханию, которое иногда приносит ветер, веющий с моря; почти та же самая мысль: мы любили друг друга еще до того, как познакомились, - как вдруг внезапно бесконечное напряжение их любви протянулось далеко через настоящее в ее неверность, из которой она когда-то пришла к ним обоим, словно из какой-то более ранней формы ее вечного стояния между ними. И она поникла и, оглушенная, долго ничего не чувствовала, кроме того, что сидит на голом стуле у пустого стола. А потом, наверное, она вспомнила как раз об этом Г., и был разговор о поездке, и слова со скрытым смыслом, и |
|
|