"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

первые дома и виднелись маленькие, темные, беспорядочные точки, вновь
начиналась жизнь.
Она вернулась назад и принялась в беспокойстве бродить по улицам
города, и бродила так, наверное, около часа. Она заворачивала в каждый
переулок, шла через некоторое время по тем же улицам, но в противоположном
направлении, потом переходила на другие улицы, шла в другую сторону,
пересекала площади, ощущая, что всего несколько минут назад уже проходила
здесь; повсюду белая фантасмагория лихорадочно пустых далей скользила по
этому маленькому, отрезанному от действительности городу. Перед домами
высились снежные сугробы; воздух был прозрачен и сух; снег, правда, до сих
пор еще шел, но все реже и реже, и теперь падали с неба плоские, сухие,
сверкающие пластиночки. Казалось, что снегопад вот-вот кончится. Порой окна
домов над затворенными дверями поглядывали на улицу ясным голубым стеклянным
взором, и под ногами тоже, казалось, похрустывали стекла. Но иногда ком
смерзшегося снега лавиной обрушивался вниз; тогда еще целую минуту чудилось,
будто зияет рваная дыра, которую он прорвал в полной тишине. И тут внезапно
где-нибудь розовато-красным ослепительным светом вспыхивала стена дома, а
там - нежно-желтым, канареечным... И тогда все, что она делала, казалось
Клодине странным, и это чувство охватывало ее с невероятной силой; в
беззвучной тишине на мгновение казалось, что все видимое повторяется, как
эхо в каком-то другом видимом. Затем все кругом вновь сливалось воедино;
дома стояли вокруг нее в непонятных переулках, как стоят в лесу рядочком
грибы, или как среди бескрайнего простора стоят, насупившись, заросли
кустов, и все представлялось ей огромным и кружило голову. В ней словно был
какой-то огонь, какая-то обжигающе горькая жидкость, и пока она так шла и
думала, казалось, что она проносит по улицам невиданный таинственный сосуд с
тончайшими стенками, пронизанный пламенем.
Она порвала письмо и до самого обеда проговорила с учителями в
институте.
В учебных комнатах было тихо; если, сидя в какой-нибудь из них, она
через грозные снежные наплывы за окном смотрела вдаль, то заснеженное
пространство казалось ей далеким, туманным, словно занавешенным серым
снежным свечением. Тогда и люди выглядели странно внушительными, мощными и
тяжелыми, а контуры четко обрисовывались. Она говорила с ними о вещах
посторонних, не касающихся лично их, и слова, звучавшие в ответ, были того
же рода, но ведь иногда даже это бывает поступком самоотверженным. То, с чем
она столкнулась, удивляло ее, потому что люди эти ей не нравились, ни у
одного из них она не приметила какой-либо особенности, которая бы ее
привлекла, все они отталкивали ее уже хотя бы тем, что принадлежали к более
низкому сословию, и несмотря на это, она ощущала их мужское начало, их
принадлежность к другому полу, как ей казалось, с не испытанной ею прежде
или же давно забытой отчетливостью. Она поняла, почему было такое
впечатление, будто от этих людей веет дразнящим запахом крупных, неуклюжих
пещерных зверей; дело было в том, что выражения их лиц в сумеречном
полусвете становились резче, этот свет подчеркивал их тупую обыкновенность,
которая, благодаря своей мерзостности, приобретала непостижимую
возвышенность. Постепенно и тут у нее появилось знакомое чувство
беззащитности, которое то и дело возвращалось к ней с тех пор, как она
оказалась одна, и своеобразное ощущение покорности начало преследовать ее в
любой мелочи, в каждой детали разговора, в том внимании, с которым ей