"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

тогда по улицам, ходила потерянно, то туда, то сюда, беспокойно, как собака,
потерявшая след, и заглядывала в дома; она наблюдала, как кто-то открывал
какой-то женщине дверь своего дома с присущей хозяину любезностью, с
соответствующими жестами, довольный тем, что обещает встреча; а в другом
месте кто-то шел в гости под ручку с женой и был весь - воплощенное
достоинство, совершенный супруг, сама уравновешенность; и повсюду, словно на
широкой, равно дающей приют всем и каждому глади воды, были маленькие
бурлящие водовороты, и вокруг них расходились круги, и совершалось какое-то
направленное внутрь движение, которое где-то внезапно, слепо, безглазо
граничило с безразличием; и повсюду внутри домов было какое-то сдерживание
собственного эха в узком пространстве, которое улавливает каждое слово и
протягивает его до следующего, чтобы не слышать то, что невозможно вынести,
- промежуточное пространство, пропасть между биениями двух действий, в
которое погружаются, уходя от ощущения самого себя, куда-то в молчание между
двумя словами, которое точно так же может оказаться молчанием между словами
совсем другого человека.
И тогда ее осенило: где-то среди этих людей живет человек,
неподходящий, другой, но можно попытаться к нему приспособиться, и тогда
можно отныне ничего не знать о том "я", какое ты представляешь собой
сегодня. Потому что чувства живут только тогда, когда они бесконечной цепью
связаны с другими, они держатся друг за друга, и важно только, чтобы одно
звено жизни нанизывалось на другое, чтобы цепь не прерывалась, и для этого
есть сотня способов. И тут, впервые за все время их любви, ее пронзила
мысль: все это случайность; благодаря случаю это обратилось в
действительность, и потом человек уже крепко держится за нее. И она впервые
почувствовала себя как-то неясно до самых глубин души и нащупала это
последнее, безликое ощущение самой себя в их любви, этот корень, разрушающий
безусловное; ощущение, которое она и раньше всякий раз превращала в самое
себя и которое никак не отличало ее от других. И тогда у нее появилось такое
чувство, как будто она должна вновь погрузиться в мятущееся, невоплощенное,
бездомное, и она бежала сквозь печаль пустых улиц, и заглядывала в дом, и ей
не нужно было никакой другой компании, кроме гулкого звука каблучков по
камням, в котором ей, хотя и втиснутой в тесные рамки жизни, слышались
собственные шаги, то впереди, то сзади.
Но если тогда ей понятен был только распадающийся на части, непрерывно
движущийся фон невоплощенных теней чувств, на котором всякая сила ускользала
от того, чтобы поддерживать другую, только обесценивание, только все то
непредсказуемое, непостижимое для рассудка, что было в собственной ее жизни,
и она чуть ли не плакала, измучившись и устав от той замкнутости, в которую
ей пришлось погрузиться, - то теперь, в тот миг, когда она вновь до конца
вспомнила, что ей пришлось выстрадать ради этого соединения, в этой
просвечивающей, призрачно тонкой ранимости жизненно важных представлений:
сумрачно-жуткое, как сон, стремление к бытию только через другого, одинокое,
как остров, чувство, что нельзя просыпаться, эта скользящая словно меж двух
зеркал сущность любви, когда известно, что за всеми ними скрывается Ничто, -
и она почувствовала здесь, в этой комнате, скрытая, как маской, своими
лжепризнаниями, в ожидании приключения, которое связано с ней у другого
человека, - удивительную, полную опасностей, возносящую сущность лжи и
обмана в любви: тайком уйти от себя самой в недосягаемое для другого, в то,
чего обычно избегают, к растворению одиночества, ради великой правдивости -