"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

ощущала, что делает ему больно, но у нее было странное чувство, и она
думала: все, что я делаю, делаешь на самом деле ты. Уже забывшись сном, она
грезила: мы отдаем все, что только можно отдать, чтобы прочнее охватить друг
друга тем, к чему ни у кого нет доступа. И только раз, на мгновение вдруг
совершенно вырвавшись из пут сна, она подумала: этот человек нас победит. Но
что означает победить? И ее мысли ускользнули обратно в сон, наткнувшись на
этот вопрос. Она воспринимала свою нечистую совесть, как последнюю данную ей
нежность. Огромное, расширяющее темную глубину мира себялюбие вздымалось над
ней, как над человеком, который должен умереть; сквозь сомкнутые веки она
видела кусты, облака и птиц и казалась среди них такой маленькой, и все-таки
все здесь было только для нее. И настало мгновение затворения, изгнания из
себя всего чужеродного, и в уже почти нереальной завершенности открылась
великая, чистая любовь, заключающая в себе только ее саму. Дрожащее
разрешение всех кажущихся противоречий.
Советник больше не приходил; и она заснула, спокойно, оставив открытой
дверь, словно дерево на лугу.
На следующее утро дневной свет казался кротким и таинственным. Она
пробудилась словно за светлыми гардинами, которые задерживали всю наружную
действительность света. Она пошла прогуляться, советник сопровождал ее.
Что-то неустойчивое было в ней, похожее на опьянение синим воздухом и белым
снегом. Они вышли на окраину городка, посмотрели вдаль, в белом пространстве
было что-то сияющее и торжественное.
Они стояли у забора, который перегораживал тропку, ведущую в поля,
какая-то крестьянка сыпала корм курам, островок желтого мха ярким пятном
выделялся на белом снегу. "Как вы думаете..." - спросила Клодина и
оглянулась назад, где над переулком было черно-синее небо, и, не закончив
фразу, спросила немного погодя: "...Интересно, как долго висит там этот
венок? Ощущает ли воздух его присутствие? Как он живет?" Больше она ничего
не говорила; и даже сама не знала, зачем спрашивала; советник улыбнулся. У
нее было такое чувство, что все одето в металл и еще дрожит под резцом. Она
стояла рядом с этим человеком и как только чувствовала, что он на нее
смотрит и стремится в ней хоть что-нибудь заметить, что-то сразу
упорядочивалось в ее душе и ложилось ясно и просторно, как ровные поля под
зорким глазом парящего коршуна.
А эта жизнь, синяя и черная, и на ней маленькое желтое пятнышко... Чего
она хочет? Это призывное квохтанье кур и тихий стук зерен, сквозь который
неожиданно вдруг зазвучит что-то, словно бой часов... Для кого ее речи? Это
бессловесное, вгрызающееся в глубину и только иногда через узкую щель
коротких секунд в проходящем мимо взлетающее вверх, бессловесное, которое
иначе мертво... Что все это означает? Она смотрела на эту жизнь молчаливым
взглядом и чувствовала, не обдумывая, - как ложатся порой на лоб руки, когда
ничего высказать невозможно.
И тогда она стала слушать, улыбаясь, и все. Советник полагал, что
ячейки его сети все сильнее опутывают ее, а она не разочаровывала его.
Только ей казалось, когда он говорил, что они идут между домами, в которых
люди что-то говорят, и в ход ее рассуждений вмешивался иногда кто-то второй,
и увлекал ее мысли за собой, то туда, то сюда; она покорно следовала за
ними, а потом на какое-то время вновь погружалась в самое себя, всплывала со
смутным чувством, снова погружалась. Это было тихое, беспорядочное
перетекающее движение, своеобразное пленение.