"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

Вот что это тогда было, это был как раз тот самый странно обжигающий
испуг, который сейчас внезапно помог ей все вспомнить и все распознать. Ведь
мы не знаем, почему мы чувствуем так, а не иначе, но она почувствовала, что
теперь, годы спустя, ее испуг был точно таким же, как тогда.
И там стоит тот, кто сегодня должен уехать, Иоганнес, а тут стоит она.
С тех пор минуло тринадцать или четырнадцать лет, и груди у нее давно уже не
такие острые, и красные клювики сосков не так любознательны, как тогда, они
самую чуточку опустились вниз и выглядели теперь немножко печально, как две
забытые кем-то на пустыре мятые бумажные шапочки, потому что грудная клетка
у нее сделалась плоской и раздалась вширь, и было такое впечатление, будто
пространство вокруг нее как-то сократилось. Но она знала об этом скорее
всего не потому, что рассматривала себя в зеркале, - когда снимала с себя
одежду или принимала ванну, ибо давно уже делала, занимаясь всем этим,
только самое необходимое, - нет, она просто судила об этом по своим
ощущениям, потому что иногда, например, ей казалось, что раньше платья
плотно облегали ее фигуру со всех сторон, теперь же казалось, что она просто
прикрывает ими свое тело, а если она вспоминала, как она сама себя ощущала
изнутри, то оказывалось, что раньше она была как круглая, упругая капля
воды, которая давно уже превратилась в маленькую лужицу с расплывшимися
краями; и таким размазанным, вялым, расслабленным было ее нынешнее
восприятие себя, как будто от нее ничего не осталось, кроме уныния и усталой
небрежности, и лишь иногда она ощущала, как что-то несравненно мягкое
медленно-медленно тысячами нежных осторожных складок изнутри прижимается к
ней.
И все же когда-то давно она должна была хоть раз быть ближе к живой
жизни и яснее ощущать ее - руками или собственным телом, но она давно уже
забыла, как все это было, и знала только, что с тех пор, видимо, появилось
нечто, что скрыло все эти ощущения. И не знала, что это тогда было, какой-то
сон, или она чего-то испугалась, когда не спала, был ли это страх перед чем-
то, что она видела, или перед самой собой; но эта оставалось до сих пор. Ибо
с тех пор ее бледная повседневная жизнь заслонила эти впечатления и стерла
их, как стирает следы на песке усталый надоедливый ветер; и теперь лишь
монотонность этого ветра звучала в ее душе, словно тихое гудение, которое то
накатывает, то отступает. Она не испытывала больше сильной радости и сильных
страданий, ничего такого, что было бы заметно и выделялось бы на общем фоне,
и постепенно ее жизнь потеряла всякую отчетливость. Все дни были похожи один
на другой, и, одинаковые, сменяли друг друга годы; она еще вполне ощущала,
что каждый из них что-то забирает с собой, и каждый что-то приносит, и что
она сама медленно меняется, но явной разницы между ними не было; у нее было
неясное, расплывчатое представление о себе самой, и когда она пыталась
оглядеть себя внутренним взором, то находила лишь смену неопределенных и
скрытых форм, так бывает, когда мы чувствуем, что что-то шевелится под
одеялом, но не можем угадать, что. И постепенно жизнь ее словно спряталась
под мягкое сукно или под колпак из точеной кости, стенки которого
становились все толще и толще. Предметы отступали все дальше и дальше, теряя
свой облик, и ее ощущение себя уходило все дальше. На их месте оставалось
пустое, неуютное пространство, в нем и жило ее тело; оно видело вокруг себя
какие-то предметы, оно улыбалось, оно жило, но все это происходило так
бессвязно, и часто в этот мир заползало мерзкое отвращение, которое словно
замазывало дегтем все чувства.