"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

направленность всем чувствам, - прочь от того, что с боязливой верой за них
держится, того, что придает всем чувствам недосягаемость самого любимого,
чего-то всегда готового довернуть вспять, - даже если они обращены к нему;
есть в нас нечто, с улыбкой оглядывающееся на тайную договоренность в
прошлом. Но дети и мертвые - это ведь пока еще ничто или - уже ничто, они
заставляют думать, что могут еще стать всем или всем уже были; они как
действительность пустоты пустых сосудов, которая придает снам их форму. У
детей и у мертвых нет души, во всяком случае - такой души, у зверей - тоже.
Звери пугали Веронику своей угрожающей отвратительностью, но в глазах у них
стояло забвение, мерцающее маленькими точками и мгновенно, по каплям,
скатывающееся вниз.
Чем-то подобным является душа, когда поиски неопределенны. Вероника всю
свою долгую темную жизнь боялась одной любви и тосковала по другой, и во
снах у нее иногда получалось так, будто она ее дождалась. А события
чередуются во всей своей мощи, величественно и неторопливо, но все-таки они
то, что сидит в самом человеке; то, что приносит боль, но так, словно эта
боль исходит от человека; то, что унижает, хотя только унижению доступно
летать бездомным облачком, и нет никого, кто это видит; унижение улетает
прочь, испытывая блаженство дождевой тучи... Так она колебалась между
Иоганнесом и Деметром... И сны тоже помещаются не внутри человека, они к
тому же и не обломки действительности, и где-то, во всей совокупности
ощущений, они начинают выделяться и завоевывают свое место, и живут там,
паря в невесомости, как одна жидкость в другой. Во снах своему возлюбленному
принадлежишь так, как эти жидкости - одна другой; ощущение пространства при
этом совсем особое; ибо бодрствующая душа - это незаполняемая полость в
пространстве; душа делает пространство холмистым, как вздутый лед.
Веронике хотелось вспомнить, какие сны ей снились. До сегодняшнего дня
она ничего об этом не знала, лишь иногда, пробуждаясь, она, словно привыкнув
к совсем другому, наталкивалась на узость собственного сознания и где-то
замечала щелку, в которой еще брезжил свет... только щелку, но за ней
ощущалось бескрайнее пространство. И теперь ей пришло в голову, что она
наверняка часто видела сны. И она видела, как сквозь ее дневную жизнь
проглядывают образы снов, как бывает, когда за воспоминаниями о разговорах и
действиях через много лет видишь воспоминание о сложном сплетении чувств и
мыслей, которые прежде были скрыты, или когда неизменно вспоминаешь только о
каком-нибудь разговоре, и только теперь вдруг, спустя годы, понимаешь, что
тогда непрерывно звонили колокола... Были такие разговора с Иоганнесом, были
такие разговоры с Деметром. И в них она теперь могла разглядеть и собаку, и
петуха, и удар кулаком, потом Иоганнес говорил о Боге; медленно, словно
присасываясь своими концами, ползли его слова.
Еще Вероника всегда знала, оставаясь к этому довольно равнодушной, что
есть некое животное, всем знакомое; это - животное с дурно пахнущей кожей,
покрытой отвратительной слизью; но внутри нее оно было лишь чем-то вроде
беспокойного темного пятна неопределенной формы, которое иногда ползло
куда-то под неусыпным взором бодрствующего сознания; или оно было лесом,
бесконечным и нежным, как спящий мужчина; в нем не было ничего от животного,
были лишь определенные линии его влияния на ее душу, удлинявшиеся сами
собой... И Деметр сказал тогда: мне достаточно лишь встать на четвереньки...
и Иоганнес сказал тогда, днем: во мне что-то съежилось, удлинилось...
Мягчайшее, бледное желание было в ней - чтобы Иоганнес оказался мертв. И