"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

Стыдливо бродили по дому шорохи; ступеньки, пугливо вздрагивая,
стряхивали следы идущих по ним; где-то скреблась мышь, а потом какой-то
жучок принялся сверлить дерево. Когда пробило час ночи, ею овладел страх.
Перед непрерывной жизнью этого существа, которое всю ночь напролет, пока
Вероника не спала, деловито шагало по всем комнатам, не зная покоя, то
поднимаясь на крышу, то забираясь глубоко под пол. Как ничего не желающий
знать убийца, который наносит все новые удары просто потому, что его жертва
еще шевелится, она хотела бы схватить этот тихий звук, который все не
прекращался, и удушить его. И внезапно она почувствовала, как спит ее тетя,
там, далеко, в самой дальней комнате, и ее строгое лицо, все в кожистых
морщинках; и вещи стояли смутно и тяжело, безо всякого напряжения; и ей уже
вновь стало боязно среди этого чужого, окружившего ее бытия.
И лишь что-то, что уже не было для нее опорой и просто медленно угасало
вместе с ней, - удерживало ее. Она уже начинала подозревать: то, что она
воспринимала как нечто ощутимо чувственное, было всего-навсего она сама, а
не Иоганнес. Поверх того, что она представляла себе, уже ложилось
сопротивление повседневной действительности, стыда, слов тетки, касающихся
раз и навсегда определенных вещей, насмешки Деметра, смыкалась узкая щель, и
возникал уже страх перед Иоганнесом; ее образы заслонены были уже смутно
брезжущим принуждением воспринимать все, как бессонную ночь, и даже то
воспоминание, которого она так ждала и которое было для нее словно тайное
путешествие, совершенное ею в эти ночные часы, - даже оно давно уже
уменьшилось в размерах и отлетело вдаль, не в силах ничего изменить в ее
жизни. Но как человек с бледными кругами под глазами идет в поисках событий,
о которых он никому не расскажет, воспринимая собственную обособленность и
слабость среди всего сильного и разумно живого как тоненькую ниточку тихо
блуждающей мелодии, - так и Вероника ощущала в себе, несмотря на свое горе,
нежное, мучительное блаженство, которое опустошало ее тело, пока оно не
сделалось мягким и нежным, как тонкая оболочка.
Ей вдруг захотелось раздеться. Просто для себя самой, ради чувства быть
ближе к самой себе, остаться наедине с самой собой в темной комнате. Ее
волновало то, как одежда с тихим шорохом падает на пол; это была нежность,
которая делает несколько осторожных шагов в темноту, словно ища кого-то, а
потом, опомнившись, спешит назад, чтобы прижаться к собственному телу. И
когда Вероника медленно, с неторопливым наслаждением вновь надевала свои
платья, то они, со складками, в которых, подобно прудам в темных впадинах,
вяло таилось тепло и над которыми как будто вставали какие-то заросли, - они
были для нее чем-то вроде укрытий, за которыми она притаилась, и когда ее
тело временами втайне натыкалось на свои оболочки, его пронзала чувственная
дрожь, словно тайный свет, беспокойно блуждающий по дому за прикрытыми
ставнями.
Это была та самая комната. Вероника невольно искала глазами то место,
где на стене висело зеркало, и не могла себе это представить; она ничего не
видела... лишь какой-то неясно скользящий блик в темноте, а может быть, ей
это только кажется. Мрак наполнял дом как тяжелая жидкость, ей казалось, что
ее самой нигде нет; она принялась ходить по комнате, но везде была только
темнота, и все же она ничего, кроме себя самой, не ощущала, и там, где она
проходила, она одновременно и была - и не было ее, она напоминала себе
молчание, наполненное невысказанными словами. Так же она однажды
разговаривала с ангелами, когда болела, тогда они встали вокруг ее постели,