"Владимир Набоков. Набор" - читать интересную книгу автора

происхождения неизвестного, не раз за всю его долгую и
довольно-таки крутую жизнь удивлявшего его своим внезапным
нашествием. Он сидел совсем тихо, положив руки (изредка только
расправляя пальцы) на загиб трости и расставя широкие ляжки,
так что округлое основание живота в раме расстегнутого пальто
покоилось на краю скамейки. Пчелы обслуживали цветущую липу над
ним; оттуда, из ее нарядной гущи, плыл мутный медовый запах, а
внизу, в ее тени, вдоль панели, ярко желтела цветочная осыпь,
похожая на протертый навозец. Через весь газон посредине сквера
лежала красная мокрая кишка, и подальше из нее била сияющая
вода с разноцветным призраком в ореоле брызг. Между кустами
боярышника и выдержанной в стиле шале публичной уборной
сквозила сизая улица; там стоял толстым шутом рекламный столб и
проходил с бряцанием и воем трамвай.
Этот сквер, эти розы, эту зелень во всех их незамысловатых
преображениях он видел тысячу раз, но все насквозь сверкало
жизнью, новизной, участием в его судьбе, когда с ним и со мной
случались такие припадки счастья. Рядом, на ту же в темно-синюю
краску выкрашенную, горячую от солнца, гостеприимную и
равнодушную скамейку, сел господин с русской газетой. Описать
этого господина мне трудно, да и незачем, автопортрет редко
бывает удачен, ибо в выражении глаз почти всегда остается
напряженность: гипноз зеркала, без которого не обойтись. Почему
я решил, что человека, с которым я сел рядом, зовут Василием
Ивановичем? Да потому, что это сочетание имен, как кресло, а он
был широк и мягок, с большим домашним лицом, и, положа руки на
трость, сидел удобно, неподвижно,- только сновали зрачки за
стеклами очков, от облака, идущего в одну сторону, к идущему в
другую грузовику или от воробьихи, кормящей на гравии сына, к
прерывистым дергающимся движениям, делаемым маленьким
деревянным автомобилем, который за нитку тянул за собой
забывший о нем ребенок (вот упал набок, но продолжал ехать).
Некролог профессора Д. занимал видное место в газете, и вот,
спеша как-нибудь помрачнее и потипичнее меблировать утро
Василия Ивановича, я и устроил ему эту поездку на похороны,
хотя писали, что день будет объявлен особо, но повторяю, я
спешил, да и хотелось мне, чтобы это было так- ведь он был
именно из тех, которых видишь на русских торжествах за
границей, стоящими как бы в сторонке, но тем самым
подчеркивающими обыкновенность своего присутствия, и так как в
мягких чертах его полного бритого лица было что-то напоминающее
мне черты московской общественной дамы А. М. Аксаковой, которую
помню с детства - она приходилась мне дальней родственницей,-
я почти нечаянно, но уже с неудержимыми подробностями, ее
сделал его сестрою,- и все это совершилось с
головокружительной скоростью, потому что мне во что бы то ни
стало нужно было вот такого, как он, для эпизода романа, с
которым вожусь третий год. Какое мне было дело, что толстый
старый этот человек, которого я сначала увидел опускаемым из
трамвая и который теперь сидел рядом, вовсе, может быть, и не