"Владимир Набоков. Ultima Thule" - читать интересную книгу автора

принадлежавший; но никто не знал, что он никому не принадлежит; мнимая же
его принадлежность кому-то делала его невидимым для всех. Я случайно в него
сел. Но может быть проще всего будет, если скажу, что в минуту игривости, не
непременно математической игривости, - математика, предупреждаю вас, лишь
вечная чехарда через собственные плечи при собственном своем размножении, -
я комбинировал различные мысли, ну и вот скомбинировал и взорвался, как
Бертольд Шварц. Я выжил; может быть, выжил бы и другой на моем месте. Но
после случая с моим прелестным врачом у меня нет ни малейшей охоты возиться
опять с полицией.
- Вы разогреваетесь, Фальтер. Но вернемся к главному: что именно вам
говорит, что это есть истина. Обезьяна чужда жребию.
- Истин, теней истин, - сказал Фальтер, - на свете так мало, - в смысле
видов, а не особей, разумеется, - а те, что на лицо, либо так ничтожны, либо
так засорены, что... как бы сказать... отдача при распознавании истины,
мгновенный отзыв всего существа - явление мало знакомое, мало изученное. Ну,
еще там у детей... когда ребенок просыпается или приходит в себя после
скарлатины... электрический разряд действительности, сравнительной, конечно,
действительности, другой у вас нет. Возьмите любой труизм, т. е. труп
сравнительной истины. Разберитесь теперь в физическом ощущении, которое у
вас вызывают слова: черное темнее коричневого, или лед холоден. Мысль ваша
ленится даже привстать, как если бы все тот же учитель раз сто за один урок
входил и выходил из вашего класса. Но ребенком в сильный мороз я однажды
лизнул блестящий замок калитки. Оставим в стороне физическую боль, или
гордость собственного открытия, ежели оно из приятных, - не это есть
настоящая реакция на истину. Видите, так мало известно это чувство, что
нельзя даже подыскать точного слова... Все нервы разом отвечают "да" - так,
что ли. Откинем и удивление, как лишь непривычность усвоения предмета
истины, не ее самой. Если вы мне скажете, что такой-то - вор, то я,
немедленно соображая в уме все те вдруг осветившиеся мелочи, которые сам
наблюдал, все же успеваю удивиться тому, что человек, казавшийся столь
порядочным, на самом деле мошенник, но истина мною уже незаметно впитана,
так что самое мое удивление тотчас принимает обратный образ (как это такого
явного мошенника можно было считать честным); другими словами,
чувствительная точка истины лежит как раз на полпути между первым удивлением
и вторым.
- Так. Это все довольно ясно.
- Удивление же, доведенное до потрясающих, невообразимых размеров, -
продолжал Фальтер, - может подействовать крайне болезненно, и все же оно
ничто в сравнении с самим ударом истины. И этого уже не "впитаешь". Она меня
не убила случайно - столь же случайно, как грянула в меня. Сомневаюсь, что
при такой силе ощущения можно было бы думать о его проверке. Но пост-фактум
такая проверка может быть осуществлена, хотя в ее механике я лично не
нуждаюсь. Представьте себе любую проходную правду, скажем, что два угла,
равные третьему, равны между собой; заключено ли в этом утверждении то, что
лед горяч, или что в Канаде есть камни? Иначе говоря, данная истинка никаких
других родовых истинок не содержит, а тем менее таких, которые принадлежали
бы к другим породам и плоскостям знания или мышления. Что же вы скажете об
истине, которая заключает в себе объяснение и доказательство всех возможных
мысленных утверждений? Можно верить в поэзию полевого цветка или в силу
денег, но ни то ни другое не предопределяет веры в гомеопатию или в