"Владимир Набоков. Ultima Thule" - читать интересную книгу автора

пустыри, где вырабатывали свой ночной цинк кузнечики, и растворенное окно
Фальтера в третьем этаже. Проведя гигиенический вечер в небольшом женском
общежитии на бульваре Взаимности, он, в отличном настроении, с ясной головой
и легкими чреслами, вернулся около одиннадцати в отельчик, и сразу поднялся
к себе. Пепельное от звезд чело ночи, тихо-безумное ее выражение, роение
огней в старом городе, забавная математическая задача, по поводу которой он
в прошлом году переписывался со шведским ученым, сухой и сладкий запах, как
бы сидящий без мысли и дела там и сям в ямах мрака, метафизический вкус
удачно купленного и перепроданного вина, на днях полученное из далекого,
мало соблазнительного государства известие о смерти единоутробной сестры,
образ которой давно увял в памяти, - все это, мне так представляется, плыло
в сознании у Фальтера, пока он шел по улице и потом поднимался к себе, и
хотя в отдельности эти мысли и впечатления ничуть не были какими-либо новыми
или особенными для этого крепконосого, не совсем заурядного, но
поверхностного человека (ибо по своей человеческой сути мы делимся на
профессионалов и любителей, - Фальтер, как и я, был любитель), они в своей
совокупности образовали быть может наиболее благоприятную среду для вспышки,
для катастрофической, как главный выигрыш, чудовищно случайной, никак не
предсказанной обиходом его рассудка, сверхжизненной молнии, поразившей его в
ту ночь в том отеле.
Минуло около получаса со времени его возвращения, когда собранный сон
небольшого белого дома, едва зыблившийся антикомариным крепом да ползучим
цветком, был внезапно - нет, не нарушен, а, разъят, расколот, взорван
звуками, оставшимися незабвенными для слышавших, дорогая моя, эти звуки, эти
ужасные звуки. То были не свиные вопли неженки, торопливыми злодеями
убиваемого в канаве, и не рев раненого солдата, которого озверелый хирург
кое-как освобождает or гигантской ноги, они были хуже, о, хуже... и если уж
сравнивать, говорил потом м-сье Paon, hГгtelier [3], то, пожалуй, они скорее
всего напоминали захлебывающиеся, почти ликующие крики тяжело рожающей
женщины, но женщины с мужским голосом и с великаном во чреве. Трудно было
разобрать, какая главенствовала нота среди этой бури, разрывавшей
человеческую гортань - боль, или страх, или труба безумия, или же, и
последнее вернее всего, выражение чувства неведомого, и оно-то наделяло вой,
вырывавшийся из комнаты Фальтера чем-то, что возбуждало в слушателях
паническое желание немедленно это прервать. Молодожены в ближайшей постели
остановились, параллельно скосив глаза и затаив дыхание, голландец, живший
внизу, выкатился в сад, где уже находились экономка и восемнадцать
белевшихся горничных (всего две, размноженные перебежками). Хозяин,
сохранивший по его словам полное присутствие духа, кинулся наверх и
удостоверился, что дверь, за которой продолжался ураган криков, столь
мощный, что против него было трудно идти, снутри заперта и не открывается ни
на стук, ни на слово. Орущий Фальтер (поскольку можно было догадываться, что
орет именно он, - его отворенное окно было темно, а невыносимые звуки,
исходившие оттуда, не носили печати чьей-либо личности), распространялся
далеко за пределы дома, и в окрестной черноте набирались соседи, у одного
негодяя было пять карт в руке, все козыри. Теперь уже совсем нельзя было
постигнуть, как могли чьи бы то ни было связки выдержать... по одним
сведениям Фальтер кричал около четверти часа, по другим, пожалуй более
достоверным, минут пять подряд. Вдруг (покамест хозяин решал вопрос,
взломать ли общими усилиями дверь, приставить ли лестницу извне, или вызвать