"Владимир Набоков. Смотри на арлекинов!" - читать интересную книгу автора

карминовый экваториальный пояс подстилала карминовая же кай-
ма, за ней простиралась белая, более-менее треугольная, за-
остренная к югу область, с двух сторон ограниченная изобиль-
ным кармином, и (поскольку я по целым дням разгуливал в шор-
тах) голени были так же коричневы, как лицо. Белизна живота
вверху оттеняла страшный repousse с уродливостью, никогда
до того не виданной - портативный мужской зоосад, симметрич-
ный комок животных причиндалов, слоновый хобот, двойняшки
морские ежи, малютка горилла, вцепившаясь мне в пахи, повер-
нув к публике спину.
Упреждающий спазм просквозил мои нервы. Бесы неизлечимой
болезни, "освежеванного сознания", отпихивали моих арлекинов
в сторону. Я бросился за неотложной помощью к безделушкам из
лавандовой спальни любимой, и они меня отвлекли: засушенная
фиалка, похожая на плюшевого медведя, любопытный французский
роман ("Du cote de chez Swann"), купленный мной для нее, пле-
тенка с опрятной стопкой свежепостиранного белья, две барышни
на цветном снимке в затейливой рамке, косо надписанном "Леди
Крессида и душечка Нелл, Кембридж 1919"; первую я принял за
саму Ирис в золотом паричке и розовом гриме, но внимательное
изучение показало: это Ивор в роли той крайне докучной деви-
цы, что мельтешит в небезупречном фарсе Шекспира. Впрочем, и
хромодиаскоп Мнемозины тоже ведь может прискучить.
Когда я уже с меньшим пылом возобновил мои нудистские
блуждания, мальчишка неблагозвучно смахивал пыль с клавиш
"Бехштейна" в музыкальной гостиной. Он что-то спросил у меня,
похожее на "Hora?", и я повертел перед ним запястьем туда и
сюда, показывая бледный призрак часов и браслетки. Совершенно
неверно истолковав этот жест, он отвернулся, покачивая тупой
головой. То было утро неудач и ошибок.
Я направился в кладовку ради стакана-другого вина - луч-
ший завтрак при любых неурядицах. В коридоре я наступил на
осколок фаянсовой плошки (мы слышали дребезг и дрязг накану-
не) и с руганью заплясал на одной ноге, норовя разглядеть во-
ображаемый распор в середине бледной подошвы.
Литр rouge, который я так живо себе представлял, оказал-
ся на месте, но штопора я не смог отыскать ни в одном из бу-
фетных ящиков. Грохая ими, я в промежутках слышал, как ара
орет что-то дурное и страшное. Пришел и ушел почтальон. Изда-
тель "Новой Зари" опасался (жуткие трусы эти издатели), что
его "скромное эмигрантское начинание" не сможет и проч. -
скомканное "и проч.", полетевшее в кучу отбросов.
Без вина, без венка, с Иворовой "Times" под мышкой я
прошлепал по черной лестнице в свою душную комнату. Буйство в
моем мозгу все-таки началось.
Именно тогда, отчаянно рыдая в подушку, я и решил пред-
варить завтрашнее предложение руки и сердца исповедью, кото-
рая, быть может, сделает его неприемлемым для моей Ирис.