"Владимир Набоков. Смотри на арлекинов!" - читать интересную книгу автораснимок загадочного молодого человека, каким я был тогда, - с
загадочной улыбкой в глазах, при полосатом галстуке и с вью- щимися волосами. Помню весенние поездки на Мальту и в Андалу- зию, однако каждое лето, около 1 июля, мы приезжали в Карнаво и проводили там месяц, а то и два. Попугай помер в 25-м, мальчишка-лакей исчез в 27-м. Ивор дважды навещал нас в Пари- же, и полагаю, она с ним встречалась также в Лондоне, куда наезжала по крайности раз в год, чтобы провести несколько дней с "друзьями", мне не знакомыми, но по-видимости безвред- ными - хотя бы до некоторой степени. Мне полагалось быть намного счастливей. Я и планиро- вал быть намного счастливей. Здоровье мое продолжало сна- шиваться и сквозь его обтрепанные прорехи проступали зло- вещие очертания. Вера в мои труды стояла неколебимо, но не- смотря на трогательные намерения Ирис разделить их со мной, она так и осталась от них в стороне, и чем большего совер- шенства я достигал, тем более чуждыми становились они для нее. Она брала отрывочные уроки русского, постоянно прерывая их на долгие сроки, и в конце концов выработала устойчивое и вялое отвращение к этому языку. Я скоро приметил, что она оставила попытки казаться внимательной и понимающей, когда в ее присутствии разговаривали по-русски и только по-русски (продержавшись из вежливого снисхождения к ее недостатку минуту-другую на примитивном французском). В лучшем случае это злило, в худшем - тяжко сжимало иное. Ревность, гигант в маске, ни разу не встреченный мной прежде, посреди фривольных затей моей ранней молодости, те- перь, сложив на груди руки, вставал предо мной на каждом уг- лу. Кое-что из сексуальных прихотей Ирис, любовная изворот- ливость, лакомость ласк, легкая точность, с какой она прино- равливала свой гибкий остов к любой из построек страсти, - все предполагало обилие опыта. Прежде чем заподозрить настоя- щее, я почитал обязательным исчерпать подозрения по части прошедшего. Во время допросов, которым я подвергал ее в мои худшие ночи, она отметала ранние романы как вовсе незначащие, не понимая, что такая недоговоренность больше оставляет моему воображению, нежели чудовищно раздутая правда. Трое любовников, бывших у ней в юности (это число и вы- мучивал у нее с лютостью пушкинского безумного игрока и с еще меньшей удачливостью), остались безымянными, и значит, при- зрачными, лишенными личных черт, и значит, тождественными. Они исполнили их краткие па в тени ее одиночной партии, - фи- гуранты кордебалета, годные для приторной гимнастики, но не танца: было ясно, что никто из них не станет премьером труп- пы. Напротив, она, балерина, была словно темный алмаз, все грани ее таланта готовились вспыхнуть, но под гнетом окружаю- щей гили она пока ограничивалась в жестах и поступи выражени- ями холодного кокетства, увертливого флирта, ожидая, когда |
|
|