"Томас Нэш. Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона " - читать интересную книгу автора

бочками, но смиренно сам, собственными руками берет сапожный нож (низменный
инструмент для столь высокой особы!) и с беспристрастностью вершителя
правосудия нарезает сыр одинаковыми ломтиками ценой в пенни, так что
любо-дорого на него глядеть. Каждый бедняк может также получить умеренную
порцию сидра (умеренность прежде всего!), за свой дойт или дендипрет, -
столько же, сколько и богач - за свои полсу или денье.
- Даже полотняный фартук трактирщика, - продолжал я, - который вы
носите, чтобы защитить свою одежду от брызг при неисправности крана,
красноречиво свидетельствует о вашем смирении. Я говорю это со слезами на
глазах, - ведь у нас немного найдется знатных людей, которые станут в
полотняных фартуках разливать напитки. Да, вы друг всем и каждому, ко
всякому, кто к вам заглянет - будь то добрый малый, простой солдат, вы
подсядете и станете осушать за компанию кружку за кружкой, вы так
благосклонно принимаете грубоватое обращение: "хозяин", как если бы вас
приветствовали, называя все ваши высокие титулы. Эти достоинства, повторяю,
которые свет склонен предавать забвению, побудили меня, в ревностной заботе
о вашем благополучии, предупредить вас о некоей опасности, грозящей вам и
вашим бочкам...
При слове "опасность" он вскочил и так грохнул кулаком по столу, что
его трактирный, услыхав стук, крикнул: "Сейчас, сейчас, сэр! Сию минуту!",
прибежал, отвесил низкий поклон и спросил, что ему угодно. У хозяина
чесались руки ударить трактирного, который перебил рассказ на самом
захватывающем месте, но он боялся показаться мне грубияном, умерил свой гнев
и всего-навсего послал малого за новой пинтой, свирепо наказав приглядывать
за стойкой и живей прибегать на зов и при этом ругая его на чем свет стоит.
Итак, в ответ на его назойливые просьбы, я омочил губы в вине, чтобы моя
ложь резвей побежала к успешному концу, и продолжал свой рассказ:
- Случилось мне прошлую ночь вместе с другими пажами дежурить, когда
король со своими лордами и военачальниками держал совет, там обсуждалось
немало серьезных предметов, сообщались полученные от лазутчиков сведения о
неприятеле; среди прочих поступило тайное донесение (ну и мерзавцы же эти
доносчики!), гласившее, что вы, вы, с которым я сейчас беседую... О, лучше
бы мне лишиться языка, - так тяжело мне рассказывать дальше! Вот я пью, а в
душе у меня такая печаль, что я и слова вымолвить не в силах...
Тут мой пьяненький лорд, коему страсть как не терпелось услышать
окончание фразы, бросился мне на шею и, неуклюже облапив меня, начал умолять
поскорей избавить его от адских мучений и разрешить его сомнения; я-де
прекрасный молодой джентльмен и всегда пил у него в свое удовольствие; потом
он упал на колени, стал ломать руки и, смею вас уверить, выплакал весь сидр,
выпитый им за неделю. Чтобы разжалобить меня, он вскочил и надел мне на
палец свое ржавое кольцо, сунул мне засаленный кошелек, где болталась
какая-то мелочь, обещал сделать меня своим наследником и еще кучу всяких
благ, если я только положу конец жестокой, мучительной неизвестности.
Будучи по природе склонен к милосердию (ведь у меня было немало милых
сердцу подружек), я наказал ему слушать во все уши и пощадить свои глаза,
которые ему еще пригодятся, - тогда я выверну ему все мое нутро наизнанку, и
он услышит такие страсти, от которых дай бог, чтобы не разорвалось у него
сердце.
- Я всего лишь бедный желторотый ваш доброжелатель, - продолжал я, - но
при одной мысли о том, что на столь достойного и знатного человека, как вы,