"Юрий Нагибин. Ночной дежурный" - читать интересную книгу автора

возьмешь на мелкую дачу морального или материального толка. Всем этим он
достаточно избалован грешными обитателями нашей здравницы. Но что за
странную фразу обронил парень насчет мытья лестницы? Неужели он это
серьезно?.. Чепуха, для этого существуют уборщицы, поломойки, и при чем тут
ночной дежурный? Парень сделал свое дикое предложение не в буквальном, а в
символическом смысле: вот, мол, на что он готов ради почтенного Егора
Петровича. Мне необходимо позвонить в Москву, это можно сделать только из
регистратуры. Но путь к телефону преграждает непреклонный Егор Петрович.
Я должен расположить его к себе. Как?.. Я ощутил внутри знакомое
щекотание,
с каким истаивает чувство собственного достоинства в столкновении с
непреклонной действительностью. Но у меня нет выбора. Я не могу подвести
редактора и наше общее дело. Мне необходимо расположить к себе человека с
холодно-цепким взглядом, упрятанным под козырек фуражки.
Вернейший путь к сближению - принести в жертву кого-то третьего.
Опоздавший и униженный парень с родинкой над детской губой вполне
годится для заклания. Я вспомнил большую, мешковатую, крупную фигуру,
широкое, румяное с мороза лицо, ярко-синие растерянные глаза, пальцы,
вытягивающие
в струну золотой волосок, и с чувством глубокого презрения к себе
сказал:
- Ну, и тип!.. Он что -того?
- Чего - того? - зыркнул белесо из-под фуражки вахтер.
Нет, на одной интонации не выехать, нужна полная определенность, не
сверк ножа, а дымящаяся кровь. И тут кто-то затряс снаружи входную дверь.
Страж пошел открывать, а я кинулся к телефону, лихорадочно набрал номер и
услышал в трубке короткие частые гудки. Наверное, отчаявшийся редактор
пытался найти связь со мной.
Опережая выговор за свою дерзость, я принялся объяснять вернувшему
Егору Петровичу со множеством ненужных подробностей, почему мне необходимо
позвонить в Москву в столь позднее время. Мне казалось, что это правильный
ход. Каким бы суровым, жестким, непреклонным
ни был Егор Петрович, и он, поди, не застрахован от колдовских чар
кошачьего глаза телевизора. Надо сделать его соучастником важной
государственной
заботы, показать, что в его и только в его власти- ответственнейшая
передача, которая вылетит из программы, если мы не дозвонимся редактору.
- Как вы назвали товарища? - спросил Егор Петрович, терпеливо и холодно
выслушав мое витийство.
- Редактора?
- Нет... Про которого передача.
- А-а!.. Стравинский. Игорь Стравинский. Полностью - Игорь
Федорович Стравинский. Знаменитый композитор.
- Не знаю,- чуть подумав, сказал Егор Петрович.
Я возложил на Стравинского вину за то, что его слава обтекла слух Егора
Петровича. Но, обрисовав тернистый путь композитора, рано уведший его от
родных берез, я постарался не слишком ронять престиж блудного сына
российской гармонии в глазах вахтера. Сбитый с толку его неодобрительным
молчанием и окончательно запутавшись, я прибег к безошибочному ходу:
передача санкционирована сверху - и воздел очи горе.