"Юрий Нагибин. Моя золотая теща (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Очень, очень неплохая баба!
- Вот и займись, - посоветовала Катя.
- Она свободна?
- Есть у нее жених. Зовет в Америку.
- Ну, знаешь!.. У меня таких возможностей нет.
- Он ей не нравится. Она его дразнит "эт-таво".
- Почему?
- Он каждую фразу начинает с "эт-таво". При этом ловкач, деляга. Но
старый, ему уже за тридцать.
- Странно, что такая баба заневестилась, - вмешался он.
- Да ты что, с ума сошел? - Катя сделала большие глаза. - Это же Галя
Звягинцева. Мы были на рождении ее будущего, а теперь уже бывшего мужа.
- Юриста-эстрадника?
- Ну да. Я же рассказывала тебе о них.
- Я не узнал ее. Она очень похорошела. А куда девался ее муж?
- Живет. Они разошлись. Он ушел в ополчение в начале войны, а Галя с
матерью эвакуировалась в Кемерово. Там и родила. А он пропал без вести,
думали, погиб. Нет, попал в окружение, зимой вернулся в Москву. - Речь Кати
становилась все более вялой, так бывает, когда расстаешься с правдой и сам
теряешь интерес к своему рассказу. Впрочем, и мы не проявляли особого
любопытства к чужой судьбе. - Не знаю, что там произошло, он не поехал в
Кемерово, хотя бы взглянуть на своего наследника. Говорят, страшно загулял.
Звягинцев выгнал его из дома. Галя вернулась из эвакуации и сразу разошлась
с ним, по-моему, заочно.
- Звягинцев, - повторил с задумчивым видом сероглазый костыльник.
Василий Кириллович. Это марка!
- А чем он так знаменит? И тут его наконец просветили...

Когда мне было шестнадцать лет, отчим познакомил меня с Фрейдом. До
середины тридцатых его много издавали - один за другим выходили труды в
стандартной обложке под редакцией профессора Ермакова. Кроме того,
отдельными изданиями вышли "Об остроумии", "Младенческое воспоминание
Леонардо да Винчи", "Психологические этюды". Когда отчима посадили в исходе
1936 года (по бессмысленному недоразумению, которое через год счастливо
выяснилось), мне захотелось отблагодарить его за приохочивание к бумаге и за
Фрейда, и я написал смелый труд, смесь беллетристики с научным анализом,
разумеется, в духе и вере Фрейда: "Биография моей сексуальности". Один
знакомый итальянец задался сходной целью, но уже в зрелом возрасте. Он
накатал два тома и все не мог разделаться с темой детского рукоблудия.
Поскольку в моем сексуальном опыте этого не было, меня хватило всего на
шестьдесят страниц. Отчиму "Биография" понравилась. Он сказал, что в
литературе нельзя стыдиться, особенно когда речь идет о тебе самом; все, что
пишет писатель о себе, должно быть откровенно, как исповедь. У литературных
друзей отчима мой труд успеха не имел, их раздражало само намерение молодого
автора. Кроме того, в конце тридцатых Фрейд был предан анафеме как
лжеученый, подменивший классовую борьбу сексом, и запуганные люди увидели в
доверчивом жесте отчима провокацию.
Это длинное рассуждение понадобилось мне лишь для оговорки: я не
пытаюсь угостить читателей расширенной биографией своей сексуальности, равно
не живописую военное и послевоенное лихолетье, поэтому здесь будут опущены