"Юрий Нагибин. Моя золотая теща (Повесть)" - читать интересную книгу автора

покрывавшее ее каждое лето плотным шоколадным загаром. Фотографию свою она
не любила как напоминание о том, что хочется забыть. Карточку нашел и
поовесил на стену он. Даша вначале недовольно кривилась, потом перестала ее
замечать. Она была интимно связана не с обстановкой, которой распорядилась
мать, а с одеждой, любя дома теплое, мягкое и уютное: платки, чесанки,
стеганые халаты, высокие войлочные туфли, а на выход - вещи яркие, броские,
придававшие ей уверенность. На людях она была довольно молчалива и, пожалуй,
застенчива, одежда как бы возмещала недостаток апломба. Поэтому он не часто
заглядывал в Дашину комнату.
Его привлекал самый дом тем волнением, которое он испытывал в
счастливые времена, приближаясь к нему. Он жил неподалеку, у Кропоткинской
площади, но почему-то всегда ехал сюда на трамвае. Странное дело, до войны
москвичи не любили ходить пешком, даже одну остановку стремились проехать на
трамвае, пусть вися на подножке.
Он отправлялся на свидание с таким чувством, будто оно обязательно не
состоится. Сумеет ли он доехать, ведь от Кропоткинской до Зубовского
бульвара дальше, чем до самой далекой звезды. Трамвай сойдет с рельс, он
попадет под машину, случится землетрясение, и на месте Дашиного дома
останутся развалины, фашисты без объявления войны разбомбят Москву, хулиганы
с Усачевки всадят ему в спину нож, его не пустят в дом за неведомую страшную
провинность. Даша заболела, умерла, вышла замуж. И странное дело, последние,
более возможные причины его провала волновали меньше, чем глобальные
катаклизмы, главное, чтобы дом уцелел. Если он на месте, то не все пропало.
Трамвай трясся по длинной Кропоткинской улице, обстроенной старыми
особняками. Одни здания несли в себе надежду, другие вещали о беде. Дом
ученых, вечером хорошо освещенный, закручивающий вокруг себя малый людской
водоворотик, был добрым знаком, каланча же пожарной части своей угрюмостью и
настороженностью обрывала сердце дурным предчувствием, но если успеть
поймать вторым зрением Музей западной живописи по другую сторону улицы, то
угроза смягчалась, чтобы начать новое стремительное нарастание в обставе
высоких безобразных домов близ Зубовской площади.
Он соскакивал на остановке, темное ущелье Кропоткинской оставалось
позади, впереди открывался широкий просвет от площади к Хамовникам,
возвращая надежду. Он перебегал улицу. Здесь на углу находилось становище
седоусого айсора в кубанке с вытертым овечьим мехом. За его спиной змеились
черные и коричневые шнурки, посверкивали баночки с гуталином, свисали
аппетитные гроздья стелек, жесткие щетки на ящике с подставкой для ноги
обещали навести глянец на весь мир. Вкусный запах сапожной мази оборачивался
гарантией успеха, весь последующий путь страхи отпадали, как увядшие листья
с капустного кочана. Он уже знал: дом на месте, и сейчас ему откроет дверь
Даша в шерстяном или шелковом платке на плечах, аккуратных валеночках или
войлочных туфлях, такая уютная, милая, родная, враждебная лишь косиной
левого глаза, которая пройдет, как только она убедится, что он не стал
чужим. Он любил эту некрасивую косину, потому что то была примета ее
заинтересованности в нем. Правда, в дальнейшем обнаружилось, что косина
может быть и проговором во лжи. Но тогда она не лгала.
У Даши был прекрасный прямой взор широко распахнутых под густыми
ресницами ореховых глаз, но когда в ней пробуждалась подозрительность или
какое-то другое нехорошее чувство, радужка левого глаза западала к виску,
являя холодную полусферу голубоватого белка. Но другой, прямо смотрящий глаз