"Евдокия Нагродская. Гнев Диониса [love]" - читать интересную книгу автора

деньги и паспорт у меня за корсажем, но там портмоне с мелочью, билет,
багажная квитанция!
- Ах, я, разиня! - восклицаю я, застыв с ложкой в одной руке и куском
хлеба в другой.
Смеюсь и благодарю моего спутника.
Он что-то заказывает подскочившему лакею и просит позволения сесть за
мой столик. Мы болтаем весело, непринужденно. Он подсмеивается над
рассеянностью дам, над моим аппетитом, уверяя, что теперь он не боится за
мое здоровье, а то сегодня я его прямо испугала. Он снял перчатки, я
смотрю на его руки.
Руки у него довольно большие, не аристократические, как говорят, но
пальцы длинные и ногти хорошо отделаны; на мизинце левой руки широкое
золотое кольцо с хорошим рубином.
Кто он такой? Тоже художник, музыкант или странствующий "знатный
иностранец"? И словно на мой мысленный вопрос, он шутя замечает, что ему
пора представиться, и подает мне свою карточку, извиняясь, что карточка
деловая.

"Эдгар Карлович Старк
Представитель торговли деревом Оже и К°.
Париж, Дижон, Марсель".

Мне смешно. А я-то решила, что он музыкант и "знатный иностранец"!
Сама не знаю почему, я делаюсь ужасно весела, болтаю без умолка, даже
делаю глазки какому-то местному армейскому офицеру, который крутит усы и
бросает на меня победоносные взгляды.
Звонок. Мы спешим в вагон.
Теперь мы оба болтаем беспрерывно.
Странный разговор. Мы будто торопимся говорить, узнать мнение друг
друга о самых разнообразных предметах, рассказываем друг другу эпизоды из
нашего детства и наших путешествий, перескакиваем от музыки к политике, от
литературы к театру. Спорим и соглашаемся - а белая ночь наступила. Я
обращаю его внимание на красоту этой ночи, и он мне передает свое первое
впечатление от такой ночи, где-то в лесу, в Норвегии, и разговор наш
делается еще страннее: это какие-то отрывки стихов, обрывки фраз, строфы
из любимых авторов...
Знакомые строфы стихов мне кажутся совсем новыми в его устах.
Я удивляюсь его знанию русской литературы и его любви к ней.
Он рассказывает о своем учителе русской словесности, больном
политическом эмигранте. Этот учитель имел на него огромное влияние.
Талантливый, добрый человек, но страшно раздражительный - он то швырял в
него книгой и называл идиотом, то целовал его и восхищался его
способностями. Он рассказывает мне, как этот учитель медленно умирал и
умер на его руках.
Мне вдруг делается страшно грустно: белая ночь, печальный рассказ,.,
воспоминание о том, как Илья сидел около моей постели во время моей
болезни. Мне мучительно хочется видеть Илью. Я молча смотрю в эту белую
ночь, на яркую Венеру в розовой полосе заката.
- Ба-л-ла-гое!
Я вздрагиваю и сама смеюсь над своим испугом. Кондуктор докладывает