"Синъитьиро Накамура. Оживший страх (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

какое-то мгновение в его душе рождается некий импульс и он может совершить
отчаянный поступок. Поносить мундир в присутствии незнакомых пассажиров, да
еще в разгар Великой восточно-азиатской войны, - только жившие в ту эпоху
поймут, как это было опасно и нелепо. Если его не выбросили из трамвая и не
избили до полусмерти, то лишь потому, что никто не понял, что он собой
представляет, до того странно по тем временам он выглядел. Волосы длиннее
обычного (ведь я не военный, думал он), фетровая шляпа, пиджак и, конечно,
никаких гетр на ногах - пассажирам трамвая наверняка было не по себе. Не то
сумасшедший, не то выполняет специальное задание, а может, имеет особые
привилегии, иначе не вел бы таких опасных речей. Его одежда и высказывания
оскорбляли здравый смысл окружающих, но, к счастью, это же спасло его от
опасности. Любой жандарм мог тогда очень просто арестовать его.
Поэтому я-то прекрасно понимал, что такое его высокомерие, и знал
также, что, если с ним случится приступ этого высокомерия, он может зайти
как угодно далеко. Мой друг, видимо, и сам боялся такой особенности своего
характера. В случае с издательством гнев его как раз свидетельствовал о том,
что он необычайно страшился и заранее чувствовал себя оскорбленным при
мысли, что его знания будут использованы другими и посторонние люди будут
приказывать ему. Однако его представления о просветительском назначении
журналистики были гораздо идеальней моих, и, когда я поступил работать в
другое издательство, он несказанно обрадовался. При этом сам он, едва
окончив университет, должен был собственным трудом зарабатывать себе на
жизнь, и положение его не отличалось особой обеспеченностью или
благополучием. Но стоило ему представить, что кто-то будет отдавать ему
приказания, и он уже видел только одну сторону медали (позабыв даже о
благородной миссии издательского дела - выяснять в спорах истину); эта
картина до предела возмущала его душу, и он взрывался гневом.
Поэтому он полагал, что сама армейская жизнь для него невыносима.
Выслушивать приказы людей, которых он не уважает, чьи представления
противоречат его идеям, соглашаться на крайние ограничения его духовной
свободы - такая жизнь была бы для него нестерпима, и он, естественно,
предпочитал ей смерть. (Тот товарищ, о котором он вспоминал, всегда
критиковал моего друга за его отвращение к любым коллективным действиям, за
его страх перед поступками по приказу. По мнению нашего товарища, такая
"свобода духа" - мелкобуржуазная иллюзия. На это мой друг обычно возражал:
самая существенная идея Запада, из тех, что ему известны, - это концепция
личности, и социализм не только не ограничивает личность, но, наоборот,
призван полностью развивать все особенности каждой личности, поэтому
социалистическое общество должно быть союзом свободных личностей.)
- Вот так в конце концов я теоретически вывел решение - жить как
живется, пока не придет повестка, а когда меня призовут - покончить с собой.
Я установил, что это единственно возможный для меня рецепт поведения в
условиях войны, который отвечал бы моему мировоззрению.

Но, приняв такое решение, он вдруг заметил, что совсем не задумывался
над тем, насколько оно универсально. По его понятиям, множественность
мировоззрений, индивидуальность каждого естественно вытекали из свободы
выражения личности. Но ведь какую бы позицию ни принял человек, он
непременно должен стремиться к отысканию истины. Если он принимает убийство
(или войну), на это должны быть определенные основания.