"Яков Наумов, Андрей Яковлев. Схватка с Оборотнем" - читать интересную книгу автора

партизаны пытались навести порядок и разъяснить крестьянам, кто им враг, кто
друг. Положение страшное. Количество жертв огромное. Вот вахманы и
обервахманы лагеря и разделились. Националисты ушли к Бандере. Часть из них
немцы перехватили и поставили к стенке. Другая часть - без всяких
идеологических лакировок - осталась при немцах и при первых слухах о
наступлении нашей армии бежала в Германию. Их сейчас, кроме как в Мюнхене, а
то и Парагвае, не обнаружишь... Остаются те, что, сменив имена, вышли из
леса после разгрома бандеровского движения. Эти отсидели разные сроки и
прячутся в Сибири или в других местах, где нет свидетелей их "подвигов".
Возможно, среди них есть и те, кто нам нужен. Но пока все это выяснится,
много времени пройдет.
Орлов понимал, что найти нужных ему людей нелегко. Полковник Соколов
умел прятать концы в воду. Людей, с которыми он работал, можно разделить на
две категории. Одни - те, которые не поддавались его обещаниям, -
отправлялись в карьер на расстрел. Другие - завербованные в агенты -
молчали, потому что род их деятельности этого требовал, а главное, потому,
что большинство агентов было выловлено или убито.
Среди первых - не поддавшихся Соколову - был Рогачев. По его следам и
отправился Орлов.
В квартиру Ковалей он постучал вечером. Старики и их внуки были дома.
Орлов поздоровался, представился и попросил Ковалей рассказать о Рогачеве.
- А что же, - сказал старик, - можно рассказать, почему же нет. Добрый
был человек, редкий, мало на земле таких... Пришел он к нам на рассвете.
Я-то по ночам как спал? Прикорнешь - и уже вставать; поезда хоть и не шли у
нас по ветке - партизаны пути разорили, - а мне положено было свой участок
досматривать. Вот ночью встал, оделся, толкнул дверь. Слышу, стонет кто-то.
Вышел. Лежит он, болезный, у куста белый весь, роба полосатая, лагерная, вся
в крови. Я затащил его в сторожку, тут уж Ганна за него взялась.
- Насквозь он был простреленный, - вступила в разговор седоголовая
быстрая старушка, - живого места на нем не было. Нога пробита в трех местах,
плечо... Но за кости не задело. Ходили мы тут за ним как могли. Раны
промывали, кормили, поили... Вот начал он поправляться и сразу говорит: я
уйду. Я ему: "Куда же уйдешь-то? Партизан немцы из наших мест отогнали... Ты
уж лежи". А он настойчивый такой: "Нет, говорит, уйду. Нагрянут немцы, не то
что меня, и вас всех расстреляют!" Все время рвался. Его Васыль чуть силой
не держал...
- Мы его на чердак ховали, я чердак запирал, - сказал старик. - Чую,
душевная людына: не об себе, за других все заботится.
- И вот раз, как на грех, немцы! - продолжала старушка. - Мы
перепугались. Хоть немцы-то эти знакомые были: начальник участка и с ним
шуцман один... Пока они сидели, старик мой весь поседел аж... Ну, посидели,
выпили самогона, последнюю курицу забрали и ушли. Старик - на чердак...
- Лезу это... шо це таке? - опять вмешался старик. - Замок-то я и
забудь повесить. Влезаю на чердак - там никого. Я туда-сюда, звал, искал -
не откликается. Пошли искать со старухой. Так вин, последни силы собрав, та
и вылез... Найшлы мы его метрах у трехстах, под кустом. Лежит. Сил-то нету.
Я ему кажу: "Шо ж ты, Семеныч, такий спектакель устроил... Аль нам не
доверяешь?" А он поглядел мне у саму душу, - старик приложил руку к
сердцу, - и кажет: "Васыль, я за тебя и твою жинку голову бы сложил, тольки
не так, шоб моя голова за собой ваши потянула..."