"Андрей Назаров. Анфилада (Упражнения на тему жизни) " - читать интересную книгу автора

вишь, под фонарем нашли! Я тебя!
Старшина утесом склонился над столом, рванул Банта со стула, будто душу
хотел вытряхнуть, но раздумал и отпустил.
- Скажи имя, пацан, - тихо попросил старшина. - Скажи, чтоб отыскать
тебя могли, дурака. Ведь пропадешь, без следа пропадешь.
Бант не сказал.
В последний день лета 1949 года, в день его рождения, Банта везли в
колонию с сопроводительной на имя Иванова Ивана Ивановича, к чему старшина
добавил в скобках: "Он же Бант". Придавленный в углу воронка, Бант баюкал
между пальцами обломок мойки, который пронес через четыре шмона. Он знал,
чего надо опасаться в колонии, и готовился к этому. О матери и щенке он не
думал, чтобы не умереть.
Он родился в рубашке, Бант из Минаевского двора, он не пропал, он
вернулся - один на весь грохочущий воронок, а быть может, и на все воронки
того дня - железные ящики, набитые детскими телами и проклятиями.
Он вернулся, и у него снова была мать, которая подарила ему щенка.
Через двадцать лет, в другой жизни, когда он снова увидел своего мишку,
заштопанного матерью для нового сына.
Бант прижал мишку к лицу и назвал тот неизъяснимый запах, который
держал его в жизни все эти двадцать лет. Мишка пах детством.

Фрау Мольтке

Она помнила только эту, последнюю свою фамилию, хотя сменила их за
жизнь около двадцати. Каждый раз, выходя замуж, она принимала фамилию мужа
столь же равнодушно, как принимает имя надгробный камень. И в самой красоте
ее, о которой пылкие поклонники слагали стихи, было нечто от каменного
изваяния - та же округлая твердость статного тела и черт лица, обрамляющих
серые неподвижные глаза.
Всем своим мужьям она изменяла с мужьями будущими. Некоторые от этого
кончали с собой, другие спивались и теряли то положение в обществе, которое
позволяло им быть ее мужем. Иногда они просто умирали от неожиданных
болезней, и только она знала, что умирали они от неразделенной любви. Она
хоронила их, заказывая молебен в церкви и, со свойственной ей
пунктуальностью, спустя ровно год снова выходила замуж. В Бога она не
верила, поскольку ничто не обязывало ее к этому, но всегда строго соблюдала
этикет, имела твердые правила и безукоризненные манеры. Она была
прирожденной дамой полусвета, чья жизнь пришлась на те демократические
времена, когда свет угас и женщины стали интересны своим прошлым.
Она никогда не плакала и почти не разговаривала, отчего мужчины,
сходившие по ней с ума, готовы были жертвовать честью и жизнью, чтобы
проникнуть в ее тело, как в изначальный завиток раковины, хранящий тайну ее
холодной и убийственной красоты, которая так и не открылась никому - ни
жалобой, ни лепетом, ни стоном.
Она была состоятельной женщиной и следила за модой, хотя вещи не
вызывали в ней ни малейшего интереса. Так она исполняла долг перед своей
красотой, всегда одеваясь дорого и лаконично, как подсказывал ее безупречный
вкус. Она никогда не рожала и следила за этим столь же строго, как за цветом
лица. Теперь ей исполнилось немногим менее девяноста лет, но она не знала о
своем возрасте. Время скользило по ней, как легкий ветер, не вызывая ни