"Александр Немировский. Я - легионер (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

Скифский вождь подошел к скале и, наклонившись, оторвал прицепившуюся к
камню улитку. Поднеся ее чуть ли не к самому носу Гераклиона, скиф произнес,
коверкая эллинскую речь:
- Вот твой город. Он так же мал, как эта улитка по сравнению с камнем.
Скифу нельзя было отказать в сообразительности. И в словах его была
доля истины. Да, Херсонес мал, а земля варваров необозрима. Она простирается
на север до застывшего моря, на восток до Рипейских гор.[27] Никто еще не
достиг ее пределов и не может сосчитать племен, ее населяющих. Но если эта
страна так обширна, почему ее обитатели так воинственны? Почему они не могут
оставить эллинам этот каменистый полуостров? Ведь они владеют степями, не
тронутыми плугом, лесами, где живут непуганые звери, реками, кишащими рыбой.
Колесница Гелиоса уже опустилась к горизонту. Четкая извилистая линия
гор выделялась на розовеющем небе. Она запоминала лезвие ножа с выбоинами и
зазубринами, какие Гераклион видел у скифов. Они бедны, эти варвары, хотя
живут в богатейшей из стран. Они не умеют пользоваться ее благами. Поэтому
они недружелюбны к чужеземцам и завистливы к их добру. Они требуют у них
дань. Но им мало дани. Они хотят превратить города эллинов в груды камней.
Гераклион вел скифов узким проходом, образованным стенами усадеб.
Сколько стоило труда собрать с участков эти камни, чтобы очистить место для
виноградников и оливковых рощ! А потом надо было перекопать тяжелую глину и
подвести воду с гор. Неужели это бесплодный, сизифов труд? Или, может быть,
надо жить беззаботно, как скифы, остающиеся на одном месте, пока хватает
травы для стад?
Вот уже рядом стены, грозные и молчаливые. Гераклион знал каждую их
выемку, каждую неровность. Вот на этой плите высечена "альфа" - знак
каменотеса, жившего двести лет назад. С нее, с этой "альфы", и начался
Херсонес, город Гераклиона. Здесь прошло его детство. Здесь он принял
присягу. Ее слова, высеченные на белом мраморе, лежавшем в центре города,
казалось, ничем не отличались от тысячи других слов. Но теперь, когда
Гераклион побывал в стане варваров, когда он столкнулся лицом к лицу с
чуждой жизнью, слова "отечество" и "демократия" становились бесконечно
дорогими. Не было в мире ничего дороже их.

Гераклиона подобрали на рассвете у городской стены. Ко рву тянулся
кровавый след. Когда в спину эфеба[28] вонзилась остроконечная скифская
стрела, он еще нашел в себя силы, чтобы добраться до стены. Казалось, он
хотел умереть, прикоснувшись к ней, как к святыне.
Двое эфебов бережно подняли тело, положили его на щит и понесли через
главные ворота мимо казармы, восходящего ступенями театра, монетного двора к
агоре,[29] где находился сверкающий белизною камень присяги. Эфебы опустили
щит. Лицо Гераклиона еще хранило следы той решимости, которую ему дала Дева.
Всего лишь семь дней назад Гераклион стоял у этого камня. И в
торжественной тишине звучал его голос: "Клянусь Зевсом, Землей, Солнцем,
Девой, богами и богиням олимпийскими и героями, владеющими городом и землей,
укреплениями херсонеситов, что я буду единомыслен о спасении и свободе
города..."[30] А теперь он лежал у камня, безмолвный и неподвижный. Его
окружала толпа, в скорбном молчании над ним склонилась мать. Агасикл,
краеноречивейший из смертных, с возвышения для ораторов говорил о его жизни
и о его подвиге:
- Посмотрите на плиты, из которых сложены стены нашего города. Они