"Александр Немировский. Я - легионер (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

патрона.
Улица начинала оживать. Тускло светили фонари в руках педагогов,[81]
провожавших в школы своих полусонных питомцев. Занятия начинались рано, а
запаздывающих ждали розги. Стуча деревянными подошвами, в сторону овощного
рынка шли за провизией рабы. Раздавались простуженные голоса молочников и
мычание приведенных ими коров. Телега трещала под тяжестью огромных каменных
плит и бревен. Возничий нахлестывал мулов, торопясь доставить груз к
строящемуся дому до того, как над городом поднимется солнце.
Марциал предусмотрительно сошел с тротуара на камни мостовой. С крыш
часто падали черепицы, а обитатели верхних этажей опорожняли ночные горшки
или бросали вниз негодную посуду. Сегодня Марциал должен особенно беречь
свою единственную приличную тогу. Ее можно назвать белоснежной лишь потому,
что она холодит, а не греет. Она потерлась, но на ней нет заплат, и она
заштопана лишь в двух или трех местах. В Риме нет никому дела, голоден ты
или сыт. Но если у тебя не найдется изящных сандалий, если ты не побрит и не
причесан, лучше не показывайся.
Улица, поднимавшаяся в гору, казалось, сплошь состояла из одних лавок.
Лавки занимали первые этажи. Лавочники уже отодвигали скрипящие деревянные
ставни, спускали длинные полотнища, дающие тень и одновременно служащие
вывесками. На одном из полотнищ досужий художник изобразил в красках
кровяные колбасы, зайцев и кабанов, обложенных листьями салата, все это
таких размеров, что, пожалуй, этой снедью можно было накормить досыта
Полифема.[82] Кое-кто уже выставил на каменных прилавках миски с моченым
горохом, повесил на гвозди связки сушеной мелкой рыбы и пузатые винные
бутылки.
Марциал нащупал в кожаном мешочке одинокую монету. Последний динарий.
Несколько мгновений он стоял в нерешительности. Потом, поборов соблазн,
зашагал еще быстрее. "Лучше помоюсь у Клавдия Этруска,[83] - думал он. -
Есть же счастливцы, которым термы доступны каждый день. Они нежатся в теплой
воде, смывая с себя пот мягкой греческой губкой. Рабы приносят им еду и
питье. Музыка услаждает их слух. Нам же, клиентам, остается лишь мутный
Тибр".
На шумной и грязной Субуре устроилась цирюльница Сабелла со своими
инструментами. Марциал улыбнулся, вспомнив, как он, соблазненный дешевизной
платы, пришел к ней. Он убежал до того, как бритва подошла к подбородку.
"Сабелле бы надо запастись веревкой, чтобы привязывать мучеников. Бритва ее
не бреет, а дерет. Какая она цирюльница! Она - палач!" Сам Марциал
предпочитал пользоваться услугами Киннама, толстого носатого грека,
переиначившего свое имя на римский лад и называвшего себя Цинной. Золотые у
него руки. Недавно купил виллу. Разбогател на вольноотпущенниках. Никто
лучше Киннама не умеет удалять следов от бичей и клейма.
Кончилась Субура с ее вонью, шумом и многолюдьем. Марциал вышел на
Священную дорогу - главную улицу Рима. Здесь находились мастерские ювелиров,
чеканщиков. Здесь были и лавки книготорговцев Секунда и Атректа, а на их
полках свитки со стихами Марциала. Увы! Кошелек его от этого не становился
толще.
По деревянному Мульвийскому мосту Марциал перешел через Тибр. У обоих
берегов реки тянулись бесконечные ряды плотов и барок. Волны священной
Альбулы[84] несли на себе богатства самых отдаленных народов. Египтяне слали
золотое зерно, германцы - пушнину, арабы - благовония, серы[85] - шелк и