"Збигнев Ненацки. Великий лес (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

жить среди безнадежных дураков, что, однако, тоже заставляло быть
осторожным, но не так, как он собирался быть осторожным сначала. Дураки
бывали опасны и вредны, он немного их боялся, так как не мог предвидеть
реакцию дурака, представить себе способ его мышления. Он, Марын, десять лет
совершенствовал в себе знание людей, и, похоже, у него были к этому
необходимые задатки, раз вместо того, чтобы, например, стать лесником, он
стал тем, кем был, и долгое время справлялся с работой совсем неплохо. В его
профессии необходимо было определить личность другого человека в течение
одного мгновения на основании абсолютно, казалось бы, несущественных
деталей; за ошибку он платил собственным поражением. Он, Юзеф Марын, если бы
встретил в лесу Юзефа Марына, даже в казенном мундирчике, тут же бы
внутренне насторожился и стал бы бдительным, как собака, когда она чует
волка. Ему хватило бы одного взгляда на плоские золотые наручные часы,
которые только на заказ делала одна заграничная фирма, на набор белых зубов,
узкие холеные руки карманного вора и вопреки распространившейся в последнее
время моде волосы, очень коротко подстриженные, чтобы никто не мог за них
ухватиться и пригнуть ему голову к земле. Прежде всего рефлекс бдительности
вызвал бы в нем ремень из крокодиловой кожи, который поддерживал его брюки.
У таких ремней на внутренней стороне был замок-молния, и в них можно было
хранить деньги или мелкие предметы, плоские и маленькие, как у него,
пластиночки для открывания замков в гостиничных дверях. Конечно, таких
ремней выпускают очень много, потому что в них безопаснее всего носить
деньги, но у Марына ремень был специальный, выполненный по его заказу и не
бросающийся в глаза. Итак, этих нескольких мелочей ему бы хватило, чтобы
почувствовать опасность. Глаза Кулеши были, однако, глазами слепого, для
него Марын оставался тем, о ком его проинформировали,- инспектором
охотнадзора. Сомнительно, чтобы этот молодой лесник вообще умел думать,
размышлять хотя бы минуту о другом человеке. Его, похоже, не интересовала
личность чужого человека, и в голову ему не приходило, что кто-то может
оказаться не тем, кем он записан в бумагах. Что этот сопляк в самом деле
знал, например, о своей молодой жене, которая с гневно сжатыми губами
перешла по другую сторону лохани, чтобы муж не мог созерцать ее
выставленного зада? Такой поступок мог ничего не значить, а мог значить
слишком много. Марын отметил его в памяти словно по профессиональной
привычке, хоть до этой женщины и этого мужчины ему не было никакого дела.
- Я читал в какой-то книге, не помню названия,- беззаботно обратился он
к Кулеше,- о богатых, красивых и молодых женщинах, привыкших жить в
достатке, которые шли за мужьями в дикую тайгу и в морозы, потому что тех
ссылали туда из-за немилости властей. Не для всех женщин, коллега Кулеша,
эта мужская вещь так важна, раз они шли за мужчинами только для того, чтобы
раз в день увидеть своих мужей по дороге на лесоповал. Кто их удовлетворял,
пане Кулеша? Видимо, никто. Что удерживало их возле тех мужчин, раз те их не
удовлетворяли? Может, любовь, пане Кулеша? Поэтому я думаю, что есть,
однако, на свете настоящая большая любовь, к которой все эти постельные дела
остаются совершенно незначительным довеском.
В своей комнате он повернул выключатель электроплитки, открыл две банки
щей, вылил их содержимое в кастрюльку и, ожидая, пока разогреются щи,
отрезал несколько тонких кусков хлеба. Это составляло его обед - почти
неизменный в течение трех недель. Он был голоден и зол и поэтому сказал
Кулеше то, что сказал. Если бы этот лесник был немного более начитанным и