"Збигнев Ненацки. Раз в год в Скиролавках (Том 1)" - читать интересную книгу автора

переполняла радость.
А потом из лесничества выбежали лесничий Турлей и его жена Халина, и
художник Порваш, и писатель Любиньски. Потягиваясь, медленно вышла и панна
Юзя в скромной болоньевой курточке, в то время как на других были лисьи
шапки и толстые дубленки. Она сразу забыла о холодце из телячьих ножек и
позавидовала дубленкам, и шапкам, и радости, которая, казалось, была вписана
в жизнь этих людей. Она прижалась к художнику, а тот подхватил ее на руки и
перенес через снег к автомобилю доктора, на открытое заднее сиденье, потому
что доктор на время Нового года снял с машины брезентовый кузов.
Тронулись резко. Фары вылавливали из темноты придорожные деревья,
мельчайшими искорками поблескивали обледеневшие хлопья снега, будто кто-то
посыпал дорогу звездами. А когда приблизились к первым усадьбам, скорость и
мороз аж перехватили горло, и лесничий Турлей начал стрелять вверх из своего
ружья, то же самое сделали Порваш и писатель Любиньски. Никто не заметил,
что пани Басенька почти легла на спину доктора, страстно желая, чтобы сквозь
свою куртку он почувствовал тепло и тяжесть ее груди. Но он как будто не
обращал внимания на это, вглядываясь в расстилающуюся перед ними дорогу, и
она обняла его за талию, отстегнула пуговку на его полушубке, засунула
пальцы под рубашку, нащупав теплую волосатую кожу.
- Хэй! Хэй! - закричала она в темноту ночи.
- Хэй! Хэй! - ответил доктор.
За автомобилем тащилась туча распыленного снега, догоняла их, осыпала
холодными искорками, оседала на шапках и на лицах, охлаждая разгоряченные
щеки.
Возле рыбацких сараев и пожарной части, где продолжалось веселье и
группы людей крутились на дороге, доктор резко свернул и затормозил.
- Хэй! Хэй! - крикнул людям художник Порваш.
- Хэй! Хэй! - ответили ему недружные голоса. А потом будто бы хор
радостно крикнул:
- Хэй! Хэй! Пане Порваш! Хэй, доктор! Хэй! Хэй, писатель! Хэй! Хэй,
пане лесничий!
Возле рыбачьих сараев берег круто спускался к замерзшему и покрытому
снегом озеру. Доктор осторожно съехал на лед, потом прибавил газу. Они ехали
по белой пустыне, не запятнанной ни единым следом. Казалось, у нее нет ни
конца, ни края, потому что ночь была темной и беззвездной, освещенной только
белизною снега. На озере ветер стал сильнее, но радость, которая их
охватила, была здесь тоже большей. У старого "газика" доктора, казалось,
выросли крылья, хотя мотор его кашлял и выл. Доктор, однако, все сильнее
прижимал педаль газа, гоня вперед по белой равнине, на которой свет фар
стелился перед ним золотым ковром.
Замаячили перед ними деревья и кусты Цаплего острова. Тогда Неглович
резко затормозил и выключил мотор. Наступила великая тишина, в которой они
слышали только собственное быстрое дыхание.
- Боже, как тут хорошо, - прошептал доктор и закрыл лицо замерзшими
ладонями.
Выглядело это так, будто бы он заплакал. Он вдруг осознал, что за
каждое мгновение радости и счастья надо платить дань отчаяньем. Думал о
старом Шульце и его напоминании: "Время коротко, торопись, чтобы спасти душу
свою". Доктор не очень верил, что у человека есть душа, так как он никогда
не находил ее на прозекторских столах, в грудах человеческого мяса, под