"Збигнев Ненацки. Раз в год в Скиролавках (Том 1)" - читать интересную книгу автора

коробочке с его деньгами. Не раз во время обеда, когда он ел, а она стояла
рядом и, заложив на животе руки под фартук, с удовольствием наблюдала, как
он двигает челюстями, он рассказывал ей о своих ночных переживаниях, об
особенностях женщин, которые по ночам бывали у него в гостях. Вслух она
иногда удивлялась: "Так говоришь, Янек, что жена начальника гмины так высоко
ноги задирала? А не похожа на такую, ведь ляжки у нее толстые и тяжелые.
Интересно, что мы сделаем с пани Басенькой? Она прямо горит, чтобы сюда на
ночь попасть, цацки у нее торчат, как клыки у кабана". А доктор, чавкая,
мурлыкал: "Ничего мы не сделаем с пани Басенькой. Она из таких, что потом от
человека не отцепится и каждый вечер будет прибегать, как та предыдущая жена
писателя. Такие дела мы не можем себе позволить". И под вечер, когда, помыв
посуду и приготовив доктору ужин, она возвращалась домой через боковую
калитку, то представляла себе, что она сама - жена начальника, и хоть ей
было уже почти шестьдесят лет, удивительная сладость охватывала ее тело.
Была она высокой, худой, но в эти моменты воображала, что у нее толстые и
тяжелые ляжки, как у жены начальника, а цыцки ее торчат, как у пани
Басеньки. Но ее муж так и не узнал об этих ее переживаниях и наслаждениях,
потому что человеческая мысль - как птица, которая может летать высоко в
пространстве, еще выше, чем орлан-белохвост, который каждый год крал кур и
уток со двора у доктора, но доктор никогда не позволял в него стрелять,
потому что, как он утверждал, тот, кто убьет орлана-белохвоста или лебедя,
того смерть ждет в три дня после убийства.
Был доктор вдовцом и жил одиноко. Сочувствовали женщины из Скиролавок
одиночеству доктора, больше сочувствовали, чем осуждали за то, что он баб
меняет. Самое большее - говорили потихоньку там и сям, что доктор, прежде
чем в женщину войти, должен ее унизить, но в чем это заключалось, никто не
знал, потому что те, кто дал себя унизить, стыдливо молчали, а доктор на
вопросы по этому поводу отвечал пренебрежительным взмахом руки.
О ночной жизни доктора никогда не высказывался священник Мизерера, но и
о нем кружили разные слухи, потому что ночная жизнь ксендзов всегда вызывает
наибольшее любопытство толпы. Говорили, что живет он с собственной сестрой,
но многие отбрасывали такую мысль с презрением, потому что Дануська, сестра
священника, была некрасивая, высохшая, как смолистая щепка, и скорее
напоминала ведьму. Злые языки твердили, что Мизезера ушел из предыдущего
прихода, потому что в него влюбилась одна симпатичная женщина, он же не был
достаточно устойчивым против ее уговоров и прелестей. Говорили, что некогда,
одетый в цивильное платье, он выезжал куда-то на побережье на своем "фиате"
желтого цвета, и такой же автомобиль видели перед виллой, в которой жила
жена морского офицера, ходившего в дальние рейсы. Злые языки бывают везде, в
том числе и в Скиролавках и в Трумейках, но если принимать во внимание не
сплетни, а только факты, то священник Мизерера был человеком, на редкость
устойчивым к телесным искушениям, несмотря на то, что страшно нахальными
бывают женщины, когда священник красив, в силе века и голос у него громкий,
как грохот бури. Действительно, большую закалку и силу духа выказывал
священник Мизерера в этих делах, и ни одна женщина в приходе Трумейки не
могла похвалиться, что священник даже ее руку в своей ладони задерживал
дольше, чем это было необходимо, не говоря уже о том, чтобы он положил свою
руку женщине на какое-нибудь иное, чем лоб, место. И сплетни оказывались
шелухой, а правда - ветром, который шелуху развеивает.
Доктора Негловича в околице считали человеком большого духа. Но и