"Збигнев Ненацки. Раз в год в Скиролавках (Том 1)" - читать интересную книгу автора

А панна Юзя нагрела воды в колонке в ванной и выкупалась. Интимное
место и подмышки она сбрызнула дезодорантом под названием "Свеже-зеленый" и
в короткой комбинации улеглась под одеяло на топчан.
Тем временем за большими окнами мастерской художника валил густой снег.
Занавес кружащихся хлопьев опустился на мертвую плоскость замерзшего озера,
на краешек крыши дома доктора, на прибрежные тростники. Панне Юзе, которая
нетерпеливо и с тоской всматривалась в окно, скоро показалось, что кружатся
не хлопья снега, а ее топчан и она сама, которую заманил в эти страшные края
исхудавший кудлач. "Это с голоду у меня голова кружится", - пришла она к
выводу, зная, что на кухне лежат несколько кусочков сыра и стоит банка
отвратительных фрикаделек в томатном соусе. Ничего другого в магазине в
Скиролавках не было. Художник Порваш уже не казался ей необычайным человеком
искусства с прекрасной копной слегка вьющихся волос и проникновенным
взглядом черных пылающих глаз. Перестали ее восхищать его узкие бедра,
втиснутые в бархатные брюки, кольца темных кудрей, выставляющихся из
расстегнутой на груди черной рубашки, которую художник менял достаточно
редко. Ей казалось, что после почти двухнедельного знакомства .она может
просветить его взглядом насквозь, видит у него внутри желудок, похожий на
бурдюк из плохо выделанной бараньей шкуры. В таком бурдючке она когда-то
держала деньги и всякие мелочи. Желудок Порваша можно было бы наполнить даже
камнями, и художник чувствовал бы себя сытым. Но ее желудок был другим
-нежным, впечатлительным и розоватым, как те уста, которые сейчас она
закрыла от него своими сильно сжатыми бедрами. "Не дам ему, - думала она о
Порваше со злостью. Не дам ему больше". Порваш же, не зная о ее решении,
мурлыкал что-то невразумительное, поправляя картину на мольберте, бормотал
себе под нос что-то сердитое, потому что из-за снежной метели и поздней поры
становилось темно. Все медленнее и реже были движения кисти в руке Порваша,
а мысли его летели сквозь метель в далекие пространства, к барону по фамилии
Абендтойер, который, может быть, в этот момент в своем парижском магазинчике
показывал какому-нибудь туристу в шубе из котика картину Порваша -
"Тростники над озером". "Эта картина будет еще больше тростниковатой, а
белизна на ней - еще более снеговой", - помурлыкивал художник на понятном
только ему самому Порвашовом языке, полном невыговариваемых звуков,
постанываний, кряхтений и свистов, которые он всегда издавал, когда творил
очередное произведение. Еще две недели ,назад панна Юзя слушала эти шепоты,
свисты, стоны и вздохи как любопытную и возбуждающую музыку, но сейчас у нее
появилось впечатление, что художник - малое дитя, которое делает свое дело,
сидя на горшке.
- Не мог бы ты, Богусь, почистить немного картошки? - подала она слабый
голос.
- Я рисую, - напомнил он строго и зажег свет в мастерской. Он даже не
давал себе труда понять чувства и желания панны Юзи. Ведь барон Абендтойер
вряд ли бы принял это во внимание, рассматривая его новую картину -
"Тростники над озером". В счет бы шли только пятна, линии, фактура,
размещение красок охры, желтой и черной, а также белил, которыми очень
трудно передать белизну снега. В электрическом свете картина на мольберте
показалась Порвашу какой-то чужой и враждебной. Он отступил от нее на три
шага, сгорбился, втянул голову в плечи, будто бы намеревался атаковать ее
наподобие разъяренного быка. И в этот момент раздался стук в дверь дома
Порваша. Прибыл доктор Ян Крыстьян Неглович, с головы до пят засыпанный