"Михаил Нестеров. Месть и закон " - читать интересную книгу автора

- Да, да, спасибо...
Хозяйка скрылась на кухне, Сергей предположил: для того, чтобы выпить
очередную рюмку. Валентина уже была заметно пьяна, слишком часто облизывала
ярко-красные губы.
Вернулась она через минуту, хрустя конфетой, и возобновила разговор:
- Я проклинала не только бога, а еще и своего отца-алкоголика. Мне
казалось, это он виновен в том, что Илья родился инвалидом. Отец пил
по-страшному, бил маму, и мне доставалось, когда я вступалась за нее. Я
молчала на вопросы учителей, почему постоянно хожу в школу с синяками - не
говорить же, что меня бьет собственный отец. К тому же я рано начала
курить - я была самой толстой в классе, думала, курево поможет, - и
учителя, воротя нос от моей прокуренной одежды, в конце концов махнули на
меня рукой. Хотя, по идее, должны были "бороться" за меня. И, наверное,
классе в восьмом или седьмом, сейчас точно не помню, я решила, что стану
работать в милиции, защищать и мать, и себя. Мать, конечно, в первую
очередь. Это мой любящий папаша подвигнул меня к такому решению. Пока я не
получила юридического образования, так и называла его пренебрежительно:
папаша. Потом злость и обида на него как-то сами собой прошли, может,
оттого, что я стала взрослой, а мой отец - старым. Он уже давно пил меньше,
но голова его совсем перестала соображать.
Он умер, когда Илье исполнилось семь лет. К тому времени у меня уже
была собственная квартира, мать сошлась с одиноким соседом по даче,
которого я почти не знала, он был лет на десять старше ее. Отчим никогда
мне не нравился, за глаза я называла его язвенником-трезвенником. Наверное,
потому, что привыкла к пьяным оргиям, устоявшемуся перегару в квартире.
Одним словом, чего-то недоставало, чего-то жизненно важного. В квартире
отчима все было по-другому: чистота и порядок, какой-то стерильный воздух,
навевающий мысли о реанимационной палате, три пары домашних тапочек (одна -
для меня), которые мы носили время от времени, предпочитая ходить в
квартире босиком или в носках. Трезвая физиономия отчима походила на
мордочку хорька.
И мой дом в один миг перестал быть родным. Даже мать показалась мне
неродной. Она стала разговаривать каким-то противоестественным голосом, в
котором слышались заискивающие ноты, она буквально обхаживала мужа, и я
поняла, что она долго не выдержит. И точно: через год культурный и
обходительный хорек исчез из дома. В нем все еще царила стерильность, и
хотелось вызвать на денек-другой отца с того света, чтобы тот привел все в
норму. Глупо, конечно, это все, смешно, но такие мысли были, не скрою.
Потом мать вышла замуж в третий раз. Она мне очень помогала, любила
внука, заботилась о нем.
А потом мы остались одни.
Илья часто спрашивал, почему больше не приходит бабушка. Вначале я
отвечала, что она уехала, потом сказала ему правду. Господи, эта правда
стоила мне дорого. Я ответила на столько вопросов мальчика, что сама
заблудилась в своих объяснениях. Не знаю, насколько правильно понял меня
Илья, но однажды раз и навсегда успокоился и не стал больше задавать
вопросов. Я поняла, что для него бабушка действительно умерла. Не знаю, как
он усвоил это, но мне больно было думать - в основном за него, а не за
себя. Главное заключалось в том, что он справился с этой сложнейшей для
него задачей. Он учился жить; порой мне казалось, что он сумеет преодолеть