"Юрий Нестеренко. Крылья" - читать интересную книгу автора

стороне; нередко я как кровожадный северный дикарь набрасывалась на Ллуйора,
выскакивая из кустов, или он в качестве вражеского генерала атаковал мои
позиции. Бывало, впрочем, что игра заканчивалась моим сердитым замечанием,
что "генералы так не воюют", после чего следовала лекция с изложением основ
стратегии и тактики, почерпнутых мной из исторической литературы, -
изложением, естественно, очень наивным и часто совершенно ошибочным, но он
слушал, забывая закрыть рот. Проверить он все равно не мог, поскольку в свои
восемь лет все еще не умел ни читать, ни писать.
Вскоре, однако, я убедилась, что мой авторитет для него не безграничен.
Летом я всегда ходила босиком, не потому, разумеется, что королевский палач
Йартнара экономил на обувке для дочери, а просто мне так нравилось.
Поскольку со двора я никогда не выходила, родители (буду называть их так,
хоть Штрайе мне и не родной) не имели ничего против. Ллуйор появился в нашем
доме весной и не знал об этой моей привычке. Солнце с каждым днем пригревало
все сильней, и я с нетерпением ждала, когда можно будет сбросить надоевшие
за зиму башмаки. И вот когда я наконец впервые в том году пробежалась,
смеясь от удовольствия, босыми ногами по нагревшимся с утра плиткам аллеи и
лихо вскарабкалась на дерево, где уже ждал меня Ллуйор, я вдруг заметила,
что мой генерал смотрит на меня совсем не так, как полагается смотреть на
королеву. Тут уже мне пришлось выслушать лекцию о том, что босиком ходят
только нищие голодранцы и неотесанная деревенщина. Очевидно, его устами в
тот момент говорили его отец-сапожник, взиравший на мир через призму своего
ремесла, и мать, которая, умирая в полной нищете, наказывала сыну во что бы
то ни стало "сохранять достоинство сословия". Тогда, впрочем, я этого не
понимала. В первую минуту я сочла, что он городит совершенную чепуху, о чем
ему немедля и сообщила; однако, вопреки обыкновению, он вовсе не признал
свое поражение. С растущим удивлением я поняла, что мой авторитет
стремительно тает в его глазах; я снова посмотрела на свои свесившиеся с
ветки ноги, и мне вдруг показалось, что в этом зрелище и впрямь есть что-то
унизительное и неприличное. Я неуклюже спрыгнула с ветки, ушибив при этом
пятку, и, прихрамывая, поспешила в дом за башмаками, чувствуя, как кровь
приливает к щекам.
Так выяснилось, что не только я имею влияние на него, но и он на меня.
И, пожалуй, ни тогда, ни потом в его влиянии не было ничего полезного. Лишь
позже я осознала простую истину - чем меньше вы симпатизируете другим, тем
меньше у вас шансов заразиться их предрассудками.
В том году было уже поздно отдавать Ллуйора в школу - ведь учебный год
начинается зимой, - но отчима, разумеется, не устраивала полная
неграмотность будущего ученика, и он попытался заниматься с ним сам, как
когда-то с моей матерью, а потом со мной. Но Ллуйора не интересовали
премудрости чтения и счета; он кое-как исполнял урок из страха перед своим
строгим наставником (королевский палач все еще внушал ему трепет), но думал
лишь о том, как бы побыстрее улизнуть играть во двор. Я же, напротив, начала
все чаще наведываться в библиотеку. Мне было всего семь, когда я стала
замечать, что миры двора и чердака, исследованные мной к тому времени до
последнего камушка и пылинки, уже не столь бескрайни, как казалось мне
раньше, а по сравнению со вселенной, открывавшейся на страницах книг, просто
мелки и, пожалуй, даже скучны. Конечно, до философских трудов я тогда еще не
доросла, да и вообще многие "взрослые" книги, которые я пробовала читать,
казались мне очень нудными, однако меня интересовали уже не только описания