"Леонид Нетребо. Горький виноград" - читать интересную книгу автора

портрет Ленина, в полспины призывно подмигивала красивая обнаженная женщина.
Кроме того - звезды, купола, змеи, кинжалы и многочисленные надписи, которые
мы, дети, читать еще не умели. Когда мы утомляли его своим бессовестным
разглядыванием, он, улыбаясь, кивал на своего друга:
- У Басмача тоже картинки есть. Только у него одни орнаменты - ему
морды нельзя рисовать, Коран запрещает. - Он заговорщически понижал голос: -
Стеснительный, поэтому все наколки под шароварами. - И кричал: - Басмач,
сними штаны, покажи детям орнамент!
Басмач был тощим и угловатым, с бритой головой и огромными, как вилы
руками, плохо говорил по-русски, и в часы послеобеденного отдыха, под сенью
тополей, у арыка, играл на рубобе, струнном музыкальном инструменте, похожем
на тыкву с воткнутой в нее длинной палкой.
Иногда Дуб отбирал у Басмача инструмент, приговаривая: "Одна палка, два
струна, я хозяин вся страна", перестраивал "под гитару", ритмично стучал по
струнам, и они оба, к восторгу детей, пели какую-то длинную, бесконечную
шутливую песню, в которой каждый куплет заканчивался утвердительным
вопросом: "На кой шайтан узбек война?!"
Иногда Басмач делал из глины свистульки - птичек, собак, кошек, -
обжигал фигурки в хозяйской печке и раздавал их детворе. Однажды, меся
глину, он наколол до крови ногу. Виной незначительного ранения оказался
кусочек старой желтой кости.
Дуб не упустил случая поиздеваться:
- Басмач, я только из уборной, поссы сам себе на башмак, ты сможешь! -
он обернулся к нам: - Сейчас будет демонстрация орнамента!
Басмач промыл кость в арыке, внимательно ее осмотрел и задумчиво
объяснил малолетним зрителям:
- Человечий...
- Ага! - тут же отозвался Дуб. - Ишачий!... Сделай пацанам свистульку.
- Из человечий нельзя, - серьезно возразил Басмач и поцокал языком.

Обедали наемные работники в наших семьях, родниковую воду от
сырдарьинских береговых ключей с большим удовольствием носили им дети, а
папиросами снабжала пожилая русская женщина: маленькая, стройная, с хриплым
уверенным голосом. У нее были седые, сверкающие как серебро кудрявые волосы
и ярко накрашенные губы. Она разговаривала на каком-то особенном русском
языке, в котором было много непонятных для нас выражений, но все слова
удивительным образом сливались во что-то непрерывное, плавное и красивое.
Однако порой с ее губ, вместе с крошками табака, слетало рваное и пугающее:
"сука позорная", "параша"...
Было понятно, что она бескорыстно опекала этих двух парней, проведывая
почти каждый день. Но почему-то называла их, правда, ласково, врагами.
"Привет, враги, работа не волк, перекур!" Дуб и Басмач всегда покорно и
радостно, просветляясь лицами как дети, оставляли работу, шли под тополя, и
все втроем долго курили и разговаривали, казалось, никого в эти минуты не
замечая. Перед уходом женщина обзывала ребятню, вертящуюся около глиняной
кучи, вредителями и приказывала до завтра не обижать ее подопечных. Мы
смеялись. Взрослые говорили, что у нее не все дома.

Вскоре дома наши, как и многие другие рядом, были окончательно
построены. Потом стали возводится дувалы и деревянные ворота с резными