"Кэтрин Нэвилл. Магический круг " - читать интересную книгу автора

Огастусом. По приезде в любой город он всегда арендовал машины, считая, что
не может позволить себе опускаться до езды на задрипанном такси. Мой отец
был слегка помешан на соблюдении неких приличий. Я предупредила шофера, что
в десять вечера поеду с ним обратно в маленькую викторианскую гостиницу за
мостом, где я сняла номер. Трех часов с Огастусом и Грейс, как подсказывал
опыт, мне будет более чем достаточно.
Их шикарный пентхауз, как обычно, по желанию Грейс приукрасили
множеством затейливых цветочных композиций в духе икебаны. На мой стук к
дверям вышел Огастус и окинул меня строгим взглядом. Как всегда, отец
выглядел безупречно элегантным благодаря ухоженной серебристой шевелюре и
загорелому лицу. Сейчас, в черном кашемировом блейзере, он всем своим видом
напоминал феодала, которого старательно изображал всю сознательную жизнь.
- Опаздываешь, - сказал он, глянув на наручные золотые часы. - Ты
должна была приехать в половине седьмого, чтобы мы успели спокойно
побеседовать до ужина.
- Мне вполне хватило нашей утренней семейной встречи, - ответила я.
И мгновенно пожалела о том, что упомянула о сегодняшнем утреннем
событии.
- Да и об этом, кстати, я тоже хотел поговорить с тобой: о твоей
матери, - сказал Огастус. - Но сначала, что приготовить тебе выпить?
- Мы обедали с Джерси, - сказала я. - Сомневаюсь, стоит ли мне сейчас
пить что-то крепче воды.
Где бы Огастус ни находился, в его распоряжении всегда оказывался
отлично укомплектованный бар, хотя сам он пил очень мало. Возможно, с этого
и начались проблемы, когда они с моей матерью были женаты.
- Я сделаю тебе коктейль из белого вина с содовой, очень легкий.
Он пустил в бокал струю содовой из оплетенного сеткой сифона и протянул
бокал мне.
- А где Грейс? - поинтересовалась я, попробовав коктейль, пока он
смешивал для себя виски с содовой.
- Прилегла. Ее совсем выбил из колеи тот легкий переполох, что твоя
мать устроила нынче утром. И ее вполне можно понять! Это была
непростительная выходка.
Говоря со мной о Джерси, Огастус неизменно использовал словосочетание
"твоя мать", словно я была ответственна за само ее существование, не говоря
уже о ее поведении.
- На самом деле мне показалось, что ее выходка придала некую весьма
уместную живость этому патологическому ритуалу, - возразила я. - Я хочу
сказать, что совершенно не понимаю, зачем пригонять духовой оркестр,
устраивать ружейный салют и вручать кому-то медаль только потому, что на
службе у нашего славного правительства Сэма разнесло на кусочки, из которых
не соберешь даже приличного лоскутного одеяла!
- Юная леди, не надо переводить разговор с больной головы на
здоровую, - отчитал меня отец непререкаемым тоном. - Поведение твоей матери
было возмутительно. Прискорбно. Нам еще повезло, что военные не допустили
присутствия репортеров.
Огастус не любил использовать наречия вроде "отвратительно", "позорно"
или "оскорбительно". Они звучали слишком субъективно, затрагивали личные
чувства. А его волновали лишь объективные, отстраненные понятия типа
формальной видимости и репутации.