"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

вплотную к бортам. Ближе к точке подхода народ замкнулся и ушел в себя.
Виктор рассматривал друзей, дотошно зная каменистую судьбу каждого. Вспомнил
курсантский урок в сибирском училище, на котором старый мудрый полковник в
отставке, Герой Советского Союза, после того боя с призывниками с Кавказа на
железнодорожном вокзале сказал:
- Ваша главная обязанность, сынки, научиться не профессионально
убивать, а достойно умирать за Родину.
Да-а. Ты прав, полковник, если умирать, то достойно. Только почему мы
мрем за всех подряд?
Рядом с Виктором на каждой кочке подпрыгивал Валерка, истоптавший с ним
весь Афган. Он ушел на войну, перетянув свое фото черной лентой, а жене
приказал, если что, выйти замуж за парня не хуже его. Для нее лучше парня,
чем Валерка, при всех житейских передрягах не нашлось. Да она и не
собиралась его искать. Видимо, именно в такие жизненные минуты определяется
совместная нужность его и ее.
Здесь победила обоюдная. Сидящий напротив капитан Ластовский вернулся
из Афгана один из всего состава своей пэдэгэшной группы. Он сам доставил
погибших друзей до хаты в Ленинград. Выслушал все сказанное глазами от
почерневших отцов и умерших, когда те еще были живы. Ластовский к этим двум
крестам, стоявшим на могилах друзей, каждый год, уже восемь лет, последние
метры полз на коленях, прося прощения у мужиков, что остался жив.
Сидевший неподалеку Семен, стоя тогда, в 86-м, у закрывающегося люка
улетавшего на Кабул самолета, на вопрос подруги, куда тебе писать, честно
ответил: "Не знаю. Пиши... на сердце. Просыпаясь, желай доброго дня, а
ложась спать - спокойной ночи. Всегда спокойной. И я найду тебя. Позвони мне
на сердце своими мыслями, и я отвечу". Она год писала и звонила ему душой
ежедневно. В ответ у нее екало сердце. А, однажды, под утро, оно защемило.
Это он позвонил в дверь.
На цель вышли с опозданием на час. На типовой центральной улице им.
Мардохея-Маркса, всю жизнь гнавшего Бога с небес, недавно завершившийся
августовский митинг с повесткой дня "оправе на самоопределение" плавно
перешел в неплановое послемитинговое подведение "итогов".
Дрались все. Вооруженные до зубов мирные жители кинжально шли стенка на
стенку за правду с обеих сторон. Учитель шел на учителя. Его ученик топтал
его ученика. Врач резал врача. Мать рвала мать. Отец добивал отца. Дети
гибли без претензий на территориальную целостность и обид на взрослых, не
успев наиграться в песочнице и полазать по чужим огородам. Выражение их глаз
для дядек и тетек о праве на детство были неубедительны и неуместны. В
людском клубке мелькали то рядовые граждане СССР, то милиция, то
республиканский спецназ. С момента появления на земле человека самые
жестокие и кровавые побоища стали за межу. Вселенский бой и трагедия, в
частности, заключались в том, что межа, оторвавшись от земли, пошла по Вере.
Полумесяц, искрясь, зубрился о Крест.
...Да здравствует созданный волей народа... Э-эх, человек! Доколе
своей-то волей жить будешь? Не по-Божески. Осядь! Почему убиваешь ближнего
за то, что, в сущности, не твое?
Прибывшие с небольшим опозданием военные высаживались на ходу.
Отработанные действия для данной, уже привычной ситуации, выполнялись только
наполовину. Не новичок-водитель, который утратил рулевую ориентацию от
людского хаоса, вдавив обе ноги в полик и визжа тормозами, не заглушившими