"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

На оторванных воротах лежал лейтенант Толик. Бинты, закрывшие толстым
слоем его лицо, часто набухали от крови, и их меняли, как могли, стараясь не
вглядываться в безглазые пещеры друга. Он чувствовал себя пугающе хорошо,
даже не стонал. Просто смешно покряхтывал, от чего было еще страшнее. Через
полчаса его, недопевшего, недолюбившего, недописавшего мамке последнее
письмо, бегом, полусогнувшись, несли на плащ-палатке к прибывшему борту
"восьмерки", которая по аварийному запросу "Шторки" прибыла за раненым.
Перед самым вертолетом Тольку, замедляя шаг, осторожно опустили на землю, и
мужики закрыли лица пилотками. По какой-то нелепой иронии ему забыли, а
может, не осмелились закрыть несуществующие глаза. Кто-то горько вздохнул:
- Пусть хоть так перед землей насмотрится.
Его похоронили по месту службы. Без родных. Жена не приехала за ним, а
родители давно умерли. М-да. Баб на Руси по-прежнему хватало, а офицерских
жен становилось все меньше и меньше. Гарнизоном прослезились на похоронах,
"горсовет" сказал речь. После "третьей" у могильной звезды и разбежавшихся
по небу трассеров - разошлись. Да что те трассера? Все одно, без молитвы и
креста - земля не пухом и могилка неухоженная.
ЦК держал руку на пульсе издерганного, бесхозного Карабахского тела.
На эту минуту его давление, по мнению ведущих карабаховедов, было допустимое
и плановое. Двенадцать на тридцать шесть. Двенадцать убитых на тридцать
шесть изуродованных. Лейтенант Толька "удачно" вписался в штатные потери.
Трое суток спустя мужики, вернувшись на место дислокации, с треском
нахлестались. Через сутки "Шторку" планово сняли и пустили на ветошь.
Пробитые в ней места тщательно вырезали и сунули в топку, ликвидировав сразу
массу вопросов. На ее место вбили "Крюк". Очень удобное орудие: и воткнуть
можно, куда попало, и что попало на него повесить.

Материнский зов

В ноябрьский день торопливый поезд уносил Виктора на подушке ночного
сна, заставившего его по тревоге рвануть из Азербайджана в далекий Восточный
Казахстан, на место родительского начала. Его голова и карманы были наспех
напичканы массой всяких изменений. Вплоть до очередного звания майора и
внезапного перевода на новое место службы - под Тбилиси. В центр всего
житейского хаоса прочно прилип нехороший утренний сон, ставший причиной
немедленного отъезда. Виктор будто видел сумеречный рассвет, свежевырытую
могилу на деревенском кладбище и зависший над ней большой деревянный Крест.
Первая мысль: что-то с болящей матерью, утянула его на вокзал.
Казенная купейная жилплощадь уюта в дороге не создала. Еще более
престранным было присутствие Виктора, как свидетеля, при вечном споре двух
таинственных и тем еще более привлекательных тварей перед самым отъездом. Он
оказался на Гадовой дороге именно в ту секунду, когда гюрза не спала.
Сегодняшний день был спокоен для нее, как никогда. Ее идеальный круг и узор
на ее теле, мерцающая серебристая чешуя были вершиной изящества и природного
творения. Виднелись только суженные зрачки, остальную часть головы она
удобно скрыла в "яблочко" многокольцевой круговой мишени. Сегодня гюрзу
никто не беспокоил уже несколько часов. Дети давно покинули ее. Мать дала им
жизнь, сделав все, что было дано ей ее тысячелетней мудростью и инстинктом.
Оберегая их от первого мгновения опасности при зачатии яйца до того, как она
уже обучила их искусству выживания, позволяющего им сохранить себя от всех