"Александр Никонов. Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики " - читать интересную книгу автора

с голодухи. Хотя последнюю еду оставляли мне. Однако размоченный в воде
черный хлеб и вареные кукурузные зерна я не усваивал и медленно угасал.
Помню случай, происшедший на Новый, то ли 1943, то ли 1944 год.
Похоронки на отца и Федора Кирилловича Зиновьева уже пришли, и бабушка,
собрав уже ненужную одежду наших мужчин, пошла на тбилисский Дезертирский
базар. "Колхозный рынок Первомайского района" - никто так не хотел его
называть, потому, что это был форменный базар, где дезертиры первой мировой
войны продавали свое обмундирование и разные наворованые вещи. Кто знает
Тбилиси с 20-х по 70-е годы прошлого века, тот помнит, что такое
Дезертирский базар. Бабушка иногда брала туда меня с собой, и я не знал
места более отвратительного. Голодные люди просили продавцов дать им хоть
кусок на пропитание, но те гнали их, и не было этим голодным защиты.
Торговля - это страшная вещь! Хороша она тогда, когда есть закон и
благополучие в стране. Но нет ничего отвратительнее и страшнее торгаша,
когда он становится хозяином положения.
Я хорошо помню молодого жирного торгаша на базаре, который, вонзив нож
в "кирпич" сала высокомерно провозглашал: "Двести рублей!". Это было так
дорого, что никто не мог купить это вожделенное сало. У меня самого слюнки
текли, но сало было недоступно. Удивляюсь терпению народа, не уничтожившего
этих паразитов и не отнявшего силой жизненно необходимые "дары природы".
Так вот, бабушка продала носильные вещи наших мужчин, а купить на
базаре перед Новым годом было почти нечего. Только чачи было навалом -
закусывать-то было нечем, и чача оставалась. Бабушка купила два литра чачи,
а на все оставшиеся деньги приобрела у спекулянтов большую жестяную банку
американской тушенки. Гулять, так гулять - Новый год все-таки!
И вот вечером к нам пришили гости - мамины товарищи по студенческой
группе - русская Женя, армянин Рубен и осетинка Люба. Бабушка поставила на
стол чачу, а Рубен, как мужчина, принялся открывать ножом тушенку.
Нина Георгиевна, знаете, это, вроде, не тушенка, - упавшим голосом
произнес Рубен, и все почувствовали запах того, что никак не могло быть
тушенкой. Это было то, чем был сам человек, который во время войны и голода
распаял банку, выложил тушенку, и нет - чтобы положить туда песок или землю.
Он, пачкая руки, наложил туда дерьма и снова запаял банку. Такой урод
нашелся, и мы получили "подарочек" к Новому Году ...
А я, ползая по полу и шаря под мебелью (мне было тогда три или четыре
года), неожиданно нашел под шкафом крупный "кирпич" довоенного черного
хлеба! Как он попал под шкаф, почему его не тронули крысы - это остается
непознанным, но целый, без единого изъяна, твердый как алмаз "кирпич" был
извлечен из-под шкафа и трижды благославлен. Его размочили в кипятке,
нарезали ломтями, подали на фарфоровом блюде и разлили по стаканам чачу. Все
были счастливы!
И когда перед самым наступлением Нового года Сталин сделал по радио
свое короткое обращение к народу, стаканы сошлись в тосте: "За Сталина, за
Победу!" Потом были тосты за Жукова, за Рокоссовского и других
военачальников. Рубен провозгласил тост даже за своего земляка - генерала
Баграмяна. Всех вспомнили, только того, кто нашел этот "кирпич" хлеба,
вернувший оптимизм и накормивший страждущих, почему-то забыли. Ну, и ладно,
я им это простил!
Утром хозяева и гости долго выползали из-под стола и приводили себя в
порядок перед работой. Первое-то января был тогда обычным рабочим днем!