"Фридрих Ницше. Человеческое, слишком человеческое" - читать интересную книгу автора

что считается нравственным (например, мстит, если мщение, как у греков в
более раннюю эпоху, принадлежит к добрым нравам). Его называют хорошим,
потому что он хорош "для чего-нибудь"; но так как благожелательность,
сострадание и т. п. при всех изменениях нравов всегда ощущались как "хорошее
для чего-нибудь", т. е. как полезное, то теперь называют "хорошим"
преимущественно благожелательного, любвеобильного человека. Быть дурным -
значит быть "ненравственным" (безнравственным), чинить безнравье, восставать
против обычая, вс╕ равно, разумен ли он или глуп; но нанесение вреда
ближнему ощущалось всеми нравственными законами преимущественно как нечто
вредное, так что теперь при слове "злой" мы главным образом думаем об
умышленном нанесении вреда ближнему. Не "эгоистическое" и "неэгоистическое"
есть основная противоположность, которая привела людей к различению между
нравственным и безнравственным, между добром и злом, а связанность
традиционным законом и отрешение от него. При этом совершенно безразлично,
как возникла традиция, и во всяком случае она возникла вне отношения к добру
и злу и к какому-либо имманентному категорическому императиву, а прежде
всего в интересах сохранения общины, народа; любой суеверный обычай,
возникший вследствие ложно истолкованного случая, созда╕т традицию,
следовать которой признается нравственным; дело в том, что нарушить е╕
опасно, вредно для общины ещ╕ более, чем для отдельного человека (ибо
божество карает за нечестие и нарушение своих прав всю общину и лишь через
не╕ косвенно - отдельную личность). Но всякая традиция становится тем более
почитаемой, чем древнее е╕ происхождение, чем более оно забыто; е╕ почитание
накопляется от поколения к поколению, традиция под конец становится
священной и возбуждает благоговение; и, таким образом, мораль почитания во
всяком случае древнее, чем мораль, требующая неэгоистических поступков.
97
Удовольствие от обычая. Значительный род удовольствия и тем самым
источник нравственности возникает из привычки. Привычное делают легче,
лучше, следовательно, охотнее, при этом испытывают удовольствие и знают из
опыта, что привычное уже испытано, т. е. полезно; обычай, с которым можно
жить, свидетельствует о своей целебности, благодетельности, в
противоположность всяким новым, еще не испытанным приемам. Обычай
представляет, следовательно, соединение приятного с полезным и вдобавок не
требует размышления. Где только человек может употребить принуждение, он
применяет его, чтобы внедрить и укрепить свои обычаи, ибо для него они суть
испытанная жизненная мудрость. Точно так же союз людей вынуждает каждого
отдельного члена следовать одному и тому же обычаю. Тут имеет место ложное
заключение: так как с известным обычаем чувствуешь себя хорошо или так как
по крайней мере с его помощью сохраняешь существование, то этот обычай
необходим, ибо он считается единственной возможностью благополучной жизни;
чувство удовлетворения жизнью как бы возникает только из него. Это понимание
привычного как условия бытия проводится до мельчайших деталей нравов;
поскольку знание действительных причинных связей среди низко стоящих народов
и культур очень невелико, то люди с суеверным страхом озабочены, чтобы все
шло своим привычным порядком; даже если обычай тяжел, суров, обременителен,
он соблюдается ради своей мнимой высшей полезности. Не понимают, что та же
степень благополучия может существовать и при других нравах и что даже
достижимы большие степени его. С другой стороны, ясно сознается, что все
обычаи, даже самые суровые, с течением времени становятся приятнее и мягче и