"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Давид Штраус, исповедник и писатель"" - читать интересную книгу автора

творчество на сцене и что Шиллер вышел из Канта, как будто бы из холодной
ванны. Конечно, все это ново и бросается в глаза, но нам совсем не все
равно, бросается ли это в глаза тотчас же; и, конечно, оно настолько ново,
что без сомнения никогда не состарится, потому что оно никогда не было юно,
но явилось на свет уже состарившимся. Какие мысли приходят в голову людям
благочестивым по новому стилю относительно их Небесного царства? И почему
они не позабыли хотя бы чего-нибудь одного, когда оно так неэстетично, так
суетно и скоропреходяще и носит такой ясный отпечаток нелепости, как,
например, некоторые тезисы Гервинуса? Может даже казаться, что известное
величие подобного Штрауса и неизвестное ничтожество Гервинуса едва-едва
способны перенести друг друга; тогда благо всем благочестивым, благо и нам
неверующим, если этот несмущающийся судья искусства будет снова продолжать
развивать свой ученый энтузиазм и полет мысли, о которых с величайшей
точностью говорил четный Грильпарцер, и скоро все небо зазвучит под ударами
копыт этого несущегося вскачь воодушевления. Тогда, по меньшей мере, дело
шло бы более пылко и более гласно, чем теперь, когда невежественное
воодушевление нашего проводника по небу и, основанное только на звуках
красноречия его уст, надолго доставляют нам чувство утомления и омерзения.
Мне хотелось бы знать, как звучит аллилуя из уст Штрауса. Мне кажется, нужно
хорошенько прислушаться, иначе можно услышать вежливое извинение или едва
понятную вежливость. Я могу привести в данном случае поучительный и
устрашающий пример. Штраус рассердился на одного из своих противников за то,
что тот говорит о своих поклонниках перед Лессингом - несчастный видимо
ослышался. Штраус, конечно, утверждает, что тот, кто не прочувствовал его
простых слов относительно Лессинга, помещенных в No 90, насколько они
исходят от горячего сердца, тот полный невежда. Я вовсе не сомневаюсь в
горячности его чувств, напротив, это расположение Штрауса к Лессингу я
считал чем-то подозрительным.
Это же горячее чувство к Лессингу я нахожу и у Гервинуса, и оно горячо
от пота. Конечно, вообще, никто из великих немецких писателей непопулярен
так у незначительных писателей, как Лессинг, но, однако, они за это не
заслуживают никакой благодарности, потому что, в конце концов, они хвалят в
Лессинге? Во-первых, всеобъемлющий талант: он и критик, и поэт, и археолог,
и философ, и драматург. Затем "это единство писателя и человека, ума и
сердца". Это последнее качество обрисовывает каждого великого писателя и
даже незначительного. В результате всякое узкое мировоззрение изумительно
совмещается с узким сердцем. Самое первое качество - всеобъемлющий талант -
сам по себе это вовсе невыдающееся качество, особенно же для Лессинга, - он
был только гибельным.
Еще более удивительно у этих энтузиастов-последователей Лессинга то,
что они не имеют никакого мировоззрения, никакого чувства на то, что к этой
всеобъемлемости Лессинга влекла гнетущая нужда, что этот человек,
блеснувший, как метеор, сгорел слишком быстро; эти энтузиасты нисколько не
сердились за то, что общее стесненное положение и духовная бедность всех
окружавших его и в особенности его ученых современников колола, терзала и
мучила таким ужасным образом; так что эта хваленая всеобъемлемость должна
была быть для него глубочайшим мучением. "Пожалейте же, - восклицает Гете, -
необыкновенного человека за то, что он живет в такое время, достойное
сожаления, за то, что он все время должен был действовать полемически". А
вы, мои милые филистеры, разве не смеете думать о Лессинге, не краснея,