"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Давид Штраус, исповедник и писатель"" - читать интересную книгу автора

суровой деятельности. Он заявляет, с достойной удивления смелостью, что он
ведь не Христос, "что он не хочет никоим образом нарушать мира". Ему кажется
несоответственным основать общество для того, чтобы разрушить общество, в
чем нет ничего несоответствующего. С уверенным жестоким чувством
удовольствия он зарывается в недоступную теорию нашего происхождения от
обезьяны и ценит Дарвина, как одного из самых великих благодетелей рода
человеческого, но мы со стыдом видим, что его этика построена так, что не
вызывает вопроса, "каким образом постигаем мы свет". В данном случае ему
хотелось показать свое природное мужество, потому что здесь он должен был
стать спиной к своему "мы" и имел возможность храбро уйти от войны и от
преимуществ силы нравственных обязательств жизни, которые должны иметь свое
начало в непоколебимом внутреннем уме подобном уму Гоббса, или в совершенной
иной, высокой любви к правде, а не в таких умах, которые в сильных выходках
прорываются против духовенства. Это потому, что с подобной настоящей и
проведенной в жизнь дарвиновской этикой можно восстановить против себя
филистера, которого, при данных обстоятельствах, имеют на своей стороне.
Всякое видимое явление, говорит Штраус, есть самоуверение в единстве
согласно идее о роде. Следовательно, отчетливо и осязаемо передать это можно
следующими словами: живи как человек, а не как обезьяна и тюлень. Это
приказание, к сожалению, совершенно непригодно и бессильно, потому что под
общее понятие человека подходит все самое различное, например, и патагонец и
магистр Штраус, и еще потому, что никто никогда не осмелится сказать так же
убедительно: живи как патагонец и как магистр Штраус. Так как никто не хотел
бы предъявить притязания - живи как гений, т.е., как идеальное выражение
понятия - человек, и не будь ни патагонцем, ни магистром Штраусом, то как бы
нам не пришлось пострадать от назойливости ищущих гениальности глупцов,
оригиналов, которые растут в Германии как грибы, на что уже жаловался
Лихтенберг, и которые с диким криком требуют от нас, чтобы мы выслушали их
исповедование новой веры. Штраус еще не знает, что люди никогда не могут
представить понятие более видимым и реальным, и что насколько легко
проповедовать нравственность, настолько трудно установить ее. Скорее, его
задачею должно было бы доказать и развить на основании теории Дарвина
проявление человеческой доброты, милосердия, любви и самоунижения, которые
теперь видимы в фактах, для того, чтобы одним скачком перейти от
доказательства к повелению и избежать вопросов. При этом скачке ему
приходится перескочить через основное положение, высказанное Дарвиным,
вследствие его легкомыслия: "Не забывай ни на минуту, - говорит Штраус, -
что ты человек, а вовсе не какое-то, лишенное сознания, существо; ни на одну
минуту не забывай, что все подобные тебе люди во всех своих личностных
особенностях то же самое, что и ты, и что они обладают такими же
потребностями, недостатками и претензиями, - вот в чем заключается сущность
нравственности". Но откуда звучит это приказание? Как может высказать его
человек, когда он, согласно Дарвину, есть некоторое существо, которое
развивается до высоты человеческой по совершенно иным законам, именно как
раз потому, что, во-первых, он каждую минуту может забыть, что все ему
подобные существа могут иметь на что-либо права, а, во-вторых, потому что он
при этом может почувствовать себя чем-то более сильным и доводить до
совершенного уничтожения другие типы, с более слабой организацией. Штраус
должен бы принять за основание, что никогда два существа не бывают вполне
похожи друг на друга и что все развитие человека от ступени животного до