"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Давид Штраус, исповедник и писатель"" - читать интересную книгу автора

разве в этих словах мы не находим ответа на грубые слова Шопенгауэра о
зломыслящем Боге, который не сумел сделать ничего лучшего, как снизойти в
этот жалкий мир? Кто же был творцом по мнению Лессинга, если он предпочел
спокойному обладанию борьбу? Итак, действительно, тот Бог, который содержит
в себе вместе со стремлением к правде постоянное заблуждение, и подобно
Штраусу, робко уклоняется в левую сторону, чтобы сказать ему: "Возьми ты всю
правду". Если бы Бог и человек были так злономеренны, то это тот самый
штраусовский Бог, который обладает способностью впадать в заблуждения и тот
же штраусовский человек, который должен исправлять эту любовь к
заблуждениям; в этом конечно, "услышано указание на бесконечную важность".
Вот здесь то и истекает штраусовское универсальное масло, здесь можно
догадаться о разумности всякого бытия и законов природы! Правда ли? Разве в
этом случае, как однажды выразился Лихтенберг, наш мир произведение
упорядоченного существа, которое недостаточно верно поняло положение вещей,
не есть ли первая попытка, образец, по которому будут еще творить. Сам
Штраус должен бы был тогда признаться, что наш мир не арена для разума, а
заблуждение, и что вся закономерность не содержит в себе ничего
утешительного, потому что все законы даны одним заблуждающимся Богом и еще
заблуждающимся ради собственного удовольствия. Действительно, это было бы
дивное зрелище, увидеть Штрауса как метафизического строителя, созидающего
облака. Но для кого будет устроено это зрелище? Для этих гордых и веселых
"мы" для того, чтобы не исчез их юмор. Может быть они объяты страхом пред
могучей и незнающей пощады работой колес мировой машины и дрожа просят
своего вождя о помощи. Поэтому Штраус и изливает "масло", поэтому отводит в
сторону на веревочке Бога, пришедшего в заблуждение из-за страстей,
поэтому-то он и разыгрывает чуждую ему роль метафизического строителя. Все
это он делает потому что последователи боятся его, да и он сам боится себя,
и здесь-то лежит предел его мужества, отделяющий его от этих его "мы". Он
даже не осмеливается честно сказать им: "Я освободил вас от Бога,
приносящего помощь и сострадательного, вселенная это только могучая работа
колес; смотрите, как бы ее колеса вас не раздавили". Он этого не смеет
сделать, но должен вывести на сцену еще пугало, именно метафизику. Но для
филистера метафизика Штрауса приятнее христианской, а представление о
заблуждающемся Божестве симпатичнее идеи о Божестве творящем чудеса. И это
происходит потому, что сам филистер заблуждается, но при этом не сотворил ни
одного чуда.
На том же самом основании ненавистен филистеру гений, потому что именно
он по праву и призван творить чудеса. Познакомиться с ним поучительно,
главным образом, потому что в одном месте Штраус выставляет себя отважным
защитником гения, в особенности аристократической натуры великого ума.
Почему же? Из страха и даже из страха перед социал-демократами. Он ссылается
на Бисмарка и Мольтке, "величие которых тем не менее может быть умалено, чем
более выступает оно из пределов осязательных поступков. В этом случае самые
упорные и самые рьяные из их помощников должны приспособиться и взглянуть
вверх, хотя бы для того, чтобы их взгляд обнял великие фигуры только до
колен". Может быть, вы, господин магистр, желаете дать социал-демократам
руководство, каким образом относиться даже к их следам? Доброе желание,
давать подобные советы всюду имеет успех и, чтобы последователи этого
направления могли увидеть выдающихся личностей "хотя бы до колен", им уже
надо согнуться. "И в области наук и искусств", - продолжает Штраус, -