"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Давид Штраус, исповедник и писатель"" - читать интересную книгу автора

имевших право говорить в тон упрека, заявил уже публично: "Мы - немцы
прошлого", - сказал однажды Гете Эккерману, хотя мы сильно культивируемся
вот уже целое столетие; все же может пройти еще несколько столетий, пока
наши соотечественники проникнутся духом, и высшая культура станет у них
общей, что о них можно будет сказать: "Далеко то время, когда они были
варварами".


2

Если наша общественная и частная жизнь, видимо, обозначена признаками
продуктивной и стильной культуры и если к тому же наши великие художники
признались и признаются в этом ужасном, глубоко постыдном для такого
способного народа факте, да еще так твердо и честно, вполне соответственно
их величию, как же после всего этого может господствовать между немецкими
образованными людьми великое самодовольство, такое самодовольство, которое,
по окончании последней войны, поминутно проявляет готовность превратиться в
заносчивое ликование и торжество? Во всяком случае, они живут с твердой
верой, что обладают настоящей культурой, так как громадный контраст между
этой довольной, даже ликующей верой и очевидным дефектом замечается
незначительным меньшинством и, вообще, редко. Так как все, что согласно с
общественным мнением, закрыло себе глаза, заткнуло уши - в этом случае не
должно существовать никакого контраста. Но как же это возможно? Какая сила в
состоянии предписать это "не должно?" Какая порода людей господствует в
Германии, что она в состоянии запретить такие сильные и простые чувства, или
препятствовать их выражению? И эту силу, эту породу людей назову я по имени,
это "образованные филистеры".
Слово филистер, как известно, заимствовано у студентов и в обширном, но
совсем популярном смысле обозначает противоположность поэту, художнику и
настоящему культурному человеку. Но изучать тип образованного филистера и
выслушивать его исповедь становится для нас неприятной обязанностью; он
выделяется в идее породы "филистеров" одним лишь суеверием; он мнит себя
питомцем музы и культурным человеком; это непостижимая мечта, и из нее
следует, что он вовсе не знает, что такое филистер. При таком скудном
самопознании, он себя чувствует вполне убежденным в том, что его
"образование" именно и есть полное выражение настоящей немецкой культуры. А
так как он встречает повсюду образованных в его же роде и все общественные
заведения, школы и академии устроены соразмерно с его образованностью и
потребностями, то он всюду выносит победоносное сознание, что он
представитель современной немецкой культуры, и сообразно с этим ставит свои
требования и претензии. Если истинная культура предполагает единство стилей
и даже плохая и выродившаяся культура немыслима без гармонии единого стиля,
то путаница иллюзий образованного филистера происходит от того, что он всюду
видит собственное отражение и из этого однообразия всех "образованных"
выводит заключение о единстве стиля немецкой образованности, т.е. о
культуре. Повсюду вокруг себя он видит одни и те же потребности, одни и те
же взгляды. Всюду, куда он вступает, его окружает молчаливое соглашение о
многих вещах, а в особенности в вопросах религии и искусства, и эта
импонирующая однородность, это непринужденное, но все же сразу выступающее
titti unisono, соблазняет его верить, что здесь царит культура. Но хотя