"Элла Никольская. Русский десант на Майорку (криминальная мелодрама в трех повестях, #1) " - читать интересную книгу автора

этим беседам уклонялся, однажды стащил у гостя-спорщика часы и сбежал. Было
ему тогда лет двенадцать. Отыскали его на вокзале - куда он путь держит,
объяснить не мог... Долго ему втолковывали, что как представитель
революционной семьи он не должен унижаться до мелкого воровства. Он
поклялся тогда, что все понял. Вырос, однако, вором и шантажистом -
логично, между прочим.
Прямая дорога ему была в органы - в чека, чтобы приемные родители, Бог
весть как избежавшие ГУЛАГа, могли сынком гордиться... А, может, и не так
все было, - все эти сведения почерпнула дочь из пьяных отцовских излияний,
трезвый он все больше помалкивал. Но в органах Барановский действительно
работал, это доподлинно известно, на том и свела его жизнь с
многострадальным семейством Дизенхоф. И, безусловно, был он неплохо
образован, Маргарита собственными глазами видела у него диплом
Ленинградского университета, но не обратила внимание, какой факультет он
закончил и какая профессия обозначена в дипломе: то ли юрист он, то ли
искусствовед, а может, историк.
Распутав нити никогда не существовавшего заговора и обнаружив с
помощью местной милиции украденные из школы приборы на одной из городских
свалок - кто-то выбросил их, заметая следы, - отбыл он обратно в "центр", в
Ленинград, где у него в то время была своя комната в коммуналке. Что
сталось с его приемными родителями и их квартирой, Маргарита точно не
знала: могло случиться и так, что умерли в блокаду, а дом разбомбили...
Я пытался связать концы с концами, слушая её невнятную, сбивчивую
речь. Да, пожалуй, родителей Барановского не было уже в живых, вряд ли при
них этот субъект решился бы на то, чем занимался. Все же этим старым
большевикам, хоть и были они фанатиками, монстрами - как угодно назовите,
все окажется по заслугам - присуща была некая честность, своего рода
благородство. Кровь свою и чужую проливали, на каторгу шли, в лагерях мерли
- все за идею. Ради неё и собственность чужую могли, не дрогнув,
экспроприировать, но не просто же украсть, набить собственный карман. До
этого, как правило, не опускались. Барановский - мародер и вымогатель - о
мировой революции нимало не заботился, хоть за это ему спасибо.
Словом, у отца моей жены - у тестя, стало быть, была одна страсть:
антиквариат. Собирал все - старинную мебель, картины старых мастеров, у
него была большая коллекция фарфора, знал он толк в драгоценных камнях, а
также в иконах - их ценил и берег особо. Сам Барановский ни в одной из
своих пьяных исповедей не признался дочери, откуда все это взялось, однако
Гизела и Маргарита между собой рассудили - и, пожалуй, справедливо, - что
по крайней мере начало коллекциям положено было в блокаду. В выморочных
квартирах неплохо можно было поживиться, кое-что купить у голодающих, а то
и просто отнять.
Покидая поспешно северную столицу много лет спустя, Барановский
прихватил с собою всего-ничего: несколько вещиц Фаберже, пару картин -
подлинники Тропинина и Поленова, столовое серебро с чужими, естественно,
вензелями - и ещё горькие сожаления об утраченных ценностях. Почему
приятель - тот, что спас его от верного трибунала - позволил мошеннику
прихватить с собой и архив, понять трудно. Не мог он не знать о его
существовании - но, может, просто не догадывался, сколько у Барановского
документов, с помощью которых он шантажировал бывших чекистов - участников
обысков, арестов и расстрелов. Может быть, Барановский и отдал приятелю