"Элла Никольская. Русский десант на Майорку (криминальная мелодрама в трех повестях, #1) " - читать интересную книгу автора

часть архива - но, судя по дальнейшим событиям, многое сумел сохранить.
К тому времени, как он привез в Майск жену, ему удалось уже вовсю
развернуться на новом месте. Да и само время играло ему на руку: репутация
органов сильно была подмочена хрущевской оттепелью, сами чекисты и их
осведомители норовили уйти в тень, отмазаться от недавних подвигов.
Барановский ещё раньше, должно быть, получил доступ к святая святых -
архивам и, без сомнения, времени даром не терял. Пользовался же документами
умело и хитро, разработал систему - в основе лежал постулат, что
пострадавшие жаловаться не побегут, себе дороже...
Это ещё в Ленинграде - там был обширный "фронт работ". Но там-то
система и дала сбой. Известный чекист, крупный по прежним делам начальник,
которым к тому же заинтересовались поднявшие головы недобитые диссиденты -
статья появилась в центральной газете, - задумал сквитаться со своими
врагами, а под руку попал как раз Барановский, мелкая сошка. Чекист всех бы
поубивал к черту, и на хрена ему кольца да ложки, украденные ещё в
двадцатые годы у тех, кого солдатиком простым арестовывать приходил, не
сданные, как положено, в гохран, а припрятанные в бельишке, в портянках...
Он как бы во всех буржуев этих недорезанных разрядил свой пистолет, и во
врагов народа, и в диссидентов проклятых, и в свое начальство, и в Господа
Бога мать - только мишенью стал мелкий жулик, шестерка, шавка, задумавшая
припугнуть героя революции его геройским прошлым. Самое обидное -
пропуделял, глаза-то не те, слезятся, и руки дрожат. Пять выстрелов - и все
в молоко, эх, пораньше бы чуток... На выстрелы сбежались соседи, милицию
вызвали, бравого старикашку замели, но и Барановский уйти не успел...
Пожалуй, это был единственный раз, когда лицо его дочери просветлело.
Рассказывая, она даже рассмеялась:
- Представляешь картину? Стрельба, в дверь колотятся, Аркадий Кириллыч
как загнанный волк мечется, на балкон кинулся, а этаж-то пятый... Он как
выпьет, так этого старичка поминает, зубами скрипит: жалко, придушить его
не успел и про черный ход забыл... Там в квартире черный ход был, а он
запаниковал, забыл. Трус, а строит из себя...
Я смотрел на нее, не отрываясь: ангельское личико, ясное, а сейчас
этот злорадный, мстительный смех... Но мне ли её судить? Негодяй
Барановский другого и не заслуживает...
За вагонным окном неслась черная, без огней ночь, мы отгородились от
нее, опустив плотную, из липкой клеенки штору. Павлик спал неслышно, в
соседнем купе кто-то бодро храпел с клекотом и присвистом, и осторожные
шаги доносились то и дело из коридора. Мы с женой существовали будто вне
времени и пространства - иначе, наверно, не мог бы состояться её
фантастический рассказ-признание - непоследовательный, нелогичный,
запинающийся.
В Майске Барановскому делать было в сущности нечего: убогий городишко,
вроде того, где жил дедушка Хельмут, только в России. Какая тут клиентура?
Систему пришлось пересмотреть. Теперь она включала визиты в Москву и
Ленинград. На работу он устроился в ремесленное училище воспитателем -
воспитанники то на практике, то на каникулах, то на картошке... Должность
неприметная, позволяла отлучаться на пару-тройку дней, никто и внимания не
обратит... Самолетом в Москву или в Ленинград, там "явочные квартиры" -
хозяева и не подозревают, чем занимается их добрый знакомый, который всегда
щедро платит за постой, и жена у него симпатичная, и дочка, и с подарками