"Элла Никольская. Русский десант на Майорку (криминальная мелодрама в трех повестях, #1) " - читать интересную книгу автора

счел пустым застольным приглашением, на которые кавказцы большие мастера.
Однако через пару недель пришло письменное подтверждение от самой уважаемой
Вардо - мамы приятеля. И в прекрасный день в начале лета посадил я жену и
сына в двухместное купе поезда Москва - Сухуми, а сам вернулся домой и от
нечего делать раскурочил с помощью бывшего одноклассника раму старинного
портрета, о чем вскоре и пожалел. Лучше бы мне этого не делать, видит Бог.

ГЛАВА 5. СНЫ НА МОРСКОМ БЕРЕГУ

Всеволод, когда провожал нас с Павликом на сухумский поезд, сказал
наставительно:
- Смотри обязательно в окно, когда к Туапсе подъезжать будете. Ты ведь
моря не видела ещё - это большое событие впервые море увидеть...
По лицу его видно было, что не хочется ему нас одних отпускать и
дорого бы он дал, чтобы остаться с нами в чисто прибранном купе спального
вагона. Но мы договорились: ждем его через месяц - полтора, как только ему
дадут отпуск. А пока мы с Павликом берем на себя самое трудное - освоение
неведомых сухумских просторов, зато мужа, когда он к нам присоединится,
ожидает сущий рай...
И ещё какие-то шутки скрасили расставание, но как только малыш заснул
под стук колес, обступили меня заботы и тревоги, подкралось привычное
одиночество.
Ах, зачеркнуть бы прошлое, замазать белой, как в вагонном туалете, или
черной - больше подходит, или все равно какой краской, только погуще, без
просветов, чтобы оно, прошлое, перестало напоминать о себе, даже ушка, даже
хвостика не высовывалось бы. Забыть, замазать - тогда и рассказывать о нем
не пришлось бы...
Несколько месяцев назад мы возвращались в Москву из Майска. И - тоже
под стук колес - мне пришлось держать перед мужем ответ за свой побег из
дому. Деваться было некуда - Всеволод ждал объяснений. Что понял он тогда
из моего рассказа, на ходу подправляемого, приглаженного, с большими
купюрами? Уловил внешнюю канву событий - вот и все, мне этого и хотелось.
Да и как могла бы я объяснить мужу пружины, которые всегда, задолго до
нашей встречи двигали моими поступками, как изобразить страсть, страх,
отчаяние, злобу, бессилие? Ему-то все это вчуже - в собственной его жизни
ничего такого и близко не было, его в угол не загоняли. Случались, конечно,
и у него безрадостные дни, горькие утраты - с кем не бывает? Но все так
пристойно, прилично, перед людьми не стыдно. Из хорошей семьи, и сам такой
порядочный, никому из близких его или просто знакомых не приходилось, к
примеру, воровать...
А то, чем мы занимались с Барановским, с мамой и её братьями, - как
это назвать: воровство, вымогательство, мародерство? Аркадий Кириллыч
Барановский - мой родной и с некоторого времени законный отец уверял, будто
вершит высшую на земле справедливость: наказывает грабителей, отнимая у них
награбленное, и при том, в отличие от наших "клиентов", делает это без
крови, без насилия. Они просто выкупают компрометирующие их документы, а он
- смягчающее в его глазах обстоятельство - при этом многим рискует. И если
бы не он, сам бывший чекист, то его замаранные кровью и воровством старшие
по возрасту коллеги - заплечных дел мастера, доносчики, истые палачи -
избежали бы возмездия, мирно почили бы, пользуясь до конца своих дней