"Андрей Николаев. Таро Бафомета" - читать интересную книгу автора

работы от официозных деятелей воинствующего соцреализма..."
-- Ты зачем мне эту херовину подсунул? - спросил Корсаков, роняя журнал
на пол, - я тебе что, первокурсница из Строгановки, чтобы охмурять меня
забугорными публикациями? Ты еще расскажи, в чьих коллекциях твоя мазня
висит и за сколько на последнем Сотби ушло нетленное полотно "Путь жемчужины
через кишечник черепахи".
-- А что, очень даже неплохо ушло, - пробурчал Леонид Шестоперов,
терзая зубами вакуумную упаковку с осетровой нарезкой, - черт, нож есть в
этом доме?
-- Тебе лучше знать, - пожал плечами Игорь, - твой дом.
Шестоперов рванул упаковку, куски рыбы вывалились на рубашку, на
джинсы. Масло потекло по подбородку.
-- Во, бля, - Леонид собрал осетрину, сложил ее на блюдце и ухватил
масляными пальцами бутылку виски, - ну, повторим?
-- Давай, - Корсаков взял стакан, - за что пьем?
-- За тебя, Игорек! Вот ты смог, а я нет, - с горечью сказал
Шестоперов. Как обычно, к исходу первой бутылки он стал
сентиментально-слезливым и завистливым, - ты смог остаться самим собой, не
продать свое искусство, свой талант, свою душу...
-- И живу, как последний ханыга, - добавил Игорь, - поехали, - он
опрокинул стакан в рот, проглотил виски залпом и, нащупав пальцами маслину,
закусил, сморщившись от сивушного привкуса заморского зелья. - Ты что, водку
не мог взять? Все понты твои... всегда любил пальцы раскинуть.
-- Ну, не ругайся, старичок. Тебя порадовать хотел. Вот ехал и думал:
первым делом Игорька найду! Сядем, выпьем, вспомним былое, а потом и за
работу. Веришь, нет - не могу там работать! Жлобы они там все! Галерейщик
мне квартиру со студией в Челси снял - это после выставки в Бад Хомбурге.
Давай, говорит, Леонид, твори! А я не могу... - Шестоперов хлюпнул носом. По
мере опьянения он становился плаксивым и обиженным на весь свет, - и
деньги... всюду деньги. Ты хоть знаешь, сколько берет какой-нибудь отставной
пшик... шишка отставная за присутствие на открытии выставки в какой-нибудь
занюханой, засраной, задроченой... их-к... галерее? Типа нашего Горби? Ну,
Горби не знаю, но ва-аще... штук по пять, а то и по десять настоящих зеленых
американских рублей, с портретом в парике! Жлобы они меркантилы...льные!
Размаха нет, а они центы считают! Вот ты...
-- Сижу себе на стульчике на раскладном, - подхватил Игорь, подумав,
что если Леня стал путать слова, то пора сделать небольшой перерыв, - дышу
вольным воздухом Арбата, отстегиваю бандюганам или ментам положенное и в ус
не дую. Могу водочки тяпнуть, могу косячок забить.
Стадии опьянения Леня Шестоперов отсчитывал по собственной шкале:
слезы-обиды; язык мой - враг мой, в том смысле, что не желает выговаривать
то, что хочется; трибун-обличитель; братание с народом и последняя стадия,
которую еще мог воспринять сам Корсаков - синдром пролетария, или "все на
баррикады".
-- Вот, видишь, ты свободен, Игорек, - с полным ртом закуски невнятно
сказал Леня, - а мне там и выпить не с кем. Ходят вокруг картин со
стаканами, улыбаются, зубом сверкают. "О-о, мистер Шестопиорофф!!! Как
поживаете? Прекрасная выставка, пожалуй, я что-нибудь приобрету". Да бери
даром, гад ты лоснящийся, только душу мою... мою, - Шестпоперов гулко
стукнул себя кулаком в грудь, захлебнулся от переполнявшей обиды и,