"Б.Николаевский. История одного предателя" - читать интересную книгу автора

уже поняли, что Азеф говорит им далеко не все, что знает, - что он
умалчивает, как писал потом Зубатов, "об очень серьезном". Это было сказано
даже слишком мягко: Азеф в это время умалчивал перед полицией о самом
главном, что тогда последнюю интересовало, - о роли Гершуни в Боевой
Организации и о своих с ним сношениях.
Вопрос о последнем приобрел для Департамента исключительно большое
значение. Из показаний Григорьева и Юрковской ему впервые стала ясна роль
Гершуни. На докладе о следствии по делу Григорьева царь заявил, что
"озолотит" того, кто произведет арест Гершуни. Плеве рвал и метал: вызвав к
себе Зубатова, он заявил ему, что отныне карточка Гершуни будет стоять у
него на столе до того момента, когда его арестуют, - как постоянное
напоминание о важности этого дела. Фотографии и приметы Гершуни были
разосланы по всем розыскным учреждениям. Был пущен слух, что за его голову
дадут премию пятнадцать тысяч. Поиски велись по всей России, и в целом ряде
мест производили аресты лиц, имевших несчастье быть похожими на Гершуни. А
последнему все удавалось ускользать.
Естественно, что Зубатов наседал и на Азефа, требуя от последнего
помощи в этом деле. Азеф имел полную возможность это сделать. Позднее он
признался Бурцеву, что соглашался выдать Гершуни, но требовал за это 50 тыс.
рублей, не меньше: обещание царя "озолотить" того, кто арестует Гершуни, он,
очевидно, знал и предпочитал, чтобы "озолочен" был он сам, а не его
начальство.
Едва ли может быть сомнение, что именно на этой почве развернулся
конфликт между Азефом и его патроном - Зубатовым. Последний "открыто выразил
Лопухину свои сомнения в допустимости" практикуемой Азефом системы
умолчаний. Специально в целях воздействия на Азефа было устроено его
свидание с Лопухиным, но и оно не помогло: на претензии Департамента Азеф
отвечал контр-претензиями за недостаточно бережливое отношение к его
сообщениям. Подводя итоги работе Азефа, Лопухин писал 1 марта 1903 года
Ратаеву: "он был нам полезен, но меньше, чем могли ожидать, вследствие своей
конспирации, - к тому же наделал много глупостей, - связался с мелочью,
связи эти скрывал от нас, теперь эту мелочь берут, а та, того гляди, его
провалит. Он теперь все время около провалов, ходит по дознаниям и не будь
прокуратуры, с которой мы спелись, скандал давно произошел бы". Было решено
откомандировать Азефа заграницу: "через неделю он вернется на старое
пепелище", - прибавлял Лопухин в том же письме.
Эта неделя затянулась . . . Не сговорившись с Зубатовым об условиях
выдачи Гершуни, Азеф поехал в Москву на свидание с последним. Свидание это
состоялось приблизительно в конце марта на квартире инженера Зауера,
знакомого Азефа еще по Дармштадту, который в это время занимал место
помощника директора московской электрической станции общества 1886 г. Его
квартирой Азеф пользовался для особо важных встреч. Свидание было обставлено
очень конспиративно и, по-видимому, осталось совершенно неизвестным для
полиции: Гершуни и Азеф прожили у Зауера в течении 3 дней, никуда не выходя
из его кабинета. Именно во время этого свидания состоялась передача Азефу
всех партийных связей, которые были в распоряжении Гершуни: последний
назначил Азефа своим преемником по всем делам - и, прежде всего по делам
Боевой Организации. Несомненно, во время этого же совещания было принято
решение о покушении против уфимского губернатора Богдановича, по приказанию
которого незадолго перед тем был произведен расстрел безоружных рабочих