"Игорь Николаев. Лейтенанты (журнальный вариант) " - читать интересную книгу автора

по-прежнему - бестолковая канитель. На этот раз немцы занялись нами
всерьез - батальон попал под такой минометный удар, что в душе дрогнуло, и я
подумал: "Живыми не выберемся..." Кучеренко закричал мне после первых же
разрывов, чтоб я глубже закапывался в канаву! С неба - мгновенно нарастающий
звук раздираемой ткани и - трескучие разрывы. Визг осколков и тающие облачка
дыма с пылью. Россыпью - по полю. Земля в канаве оказалась мягкой, и я
быстро зарылся чуть ли не в рост. Над канавой вперекрест с визгом
проносились осколки. Из ближайших воронок принесло кислую пороховую вонь.
Как с цепи сорвавшиеся, заливались очередями немецкие "эмга"...
Когда налет кончился, выяснилось, что никто во взводе не пострадал. Но
оказалось, что я свое укрытие копал неправильно, хотя и по уставу.
Окапываться надо не вдоль линии огня, а поперек - тогда окоп меньше уязвим в
глубину и эти сантиметры могут спасти жизнь. Было и достижение. После налета
вместе с бойцами я догадался, откуда бьет ближайший "эмга". "Были бы мины, -
терзался я. - Мы б его в два счета!" Я даже прикинул на глаз несколько мест,
куда можно поставить минометы, если старшина не обманет с минами.
К середине дня я почти привык к звонким пулеметным очередям сзади,
понимая, что это не огонь в спину, а лопаются в листве немецкие разрывные
пули, благополучно пролетевшие над головами. К вечеру освоился настолько,
что разглядел вдали двух перебегающих с места на место немцев. Вначале,
правда, принял их за своих и обрадовался, что наши уже там.
- То фрицы, - сказал Кучеренко. - На головах блестит. И объяснил: -
Фриц всегда в каске, а наш - один на сотню. День закончился хорошо. Взвод
собрался у кухни без потерь, и старшина не обманул с минами. Старший
лейтенант высмотренную мной впадинку одобрил. Приказал занять ее утром. Но
до рассвета, чтоб фрицы не засекли. "А чего ждать? - спохватился я. - Сейчас
ведь тоже темно, а то место перехватят". Залезть мог только Козлов. Мясоедов
никогда и никуда не торопился.
Козлов и я до фронта провели девять месяцев бок о бок в одном взводе
20-й училищной роты. Невзлюбили друг друга с первого взгляда. Козлов -
полудеревенский парень из Вологодчины. Я, занесенный на Север эвакуацией,
был для него не просто городской, что вызывало отвращение, но еще и москвич.
То есть законченный дармоед. Воевать Козлов не хотел. Не то что я.
Узнав, что призывается мой 1924 год рождения, я отправился в армию в
августе, не дожидаясь декабрьской повестки. В 1948 году в военкомате
объяснили, что я фактически доброволец. Осенью 42-го года это могло
кончиться роковым образом.
Козлов оказался в армии, подчинившись силе. Пряча ненависть к властям,
в училище отыгрывался на подвернувшемся москвиче. Долговязом, еще не
сформировавшемся, с детскими обидами и глупой восторженностью, наивном
дурачке. Выглядя старше своих лет, он, мой ровесник, располагал к себе
старших. Угрюмая молчаливость принималась начальством за зрелую надежность.

Глава 2

В августе 1942 года я с замиранием сердца вошел в команде новобранцев в
ворота Пуховического пехотного училища.
Зрелище ошеломило. По плацу под уханье большого барабана и россыпь
маленьких слаженно передвигалось сотни три курсантов. На головах не пилотки,
а нарядные фуражки с малиновыми околышами.