"Владимир Николаевич Николаев. Якорь спасения [NF]" - читать интересную книгу автора

даже, как говорится теперь, в упор не видел. А тут вдруг влюбился так, что
при первом же удобном случае отлупил девчонку. Наташа Колокольцева не
поняла истинного смысла такого поступка и нажаловалась на Чайникова всем:
старшей пионервожатой, классной руководительнице, родителям, только в
комсомольское бюро почему-то не подала заявления. Чайнику, разумеется, и
без этого влетело по первое число.
Незамедлительно последовавшее отмщение Аскольд посчитал не только
несправедливым, а и чудовищно нелепым. Так истолковать самые возвышенные
порывы души?! Это не только огорчило, а и потрясло.
Согласитесь, первый суровый урок того, как тяжко быть непонятым,
когда твои намерения истолковываются столь превратно, способен ошеломить и
не слишком чувствительную личность. И вот в таком состоянии, не давая себе
отчета в том, что он делает, Аскольд Чайников всю свою горечь излил на
бумаге. Да не в прозе, а в стихах!
Рифмованные строки вылились как-то сами собой, вроде бы и без особых
усилий автора, что удивило и обрадовало Чайникова. Настолько обрадовало,
что невольный стихотворец не стал таиться, а поделился своим творением с
товарищами. Печаль души таким образом была обнародована и, надо сказать,
не осталась не оцененной.
Юное дарование заметили, и ему не дали заглохнуть. Сначала Чайникова
вовлекли в школьный литературный кружок, затем направили в литературную
студию Дворца пионеров, где были собраны почти сплошь одни гении,
честолюбиво возносившие себя друг перед другом. Чувство это пробудилось и
у нашего Чайникова, и он постарался ни в чем не уступить своим товарищам -
студийцам.
Школу Аскольд Чайников заканчивал уже подающим надежды молодым
поэтом, что определило самую благожелательную снисходительность педагогов
в оценке его скромных успехов. И одноклассники не остались равнодушны к
расцвету юного дарования. Даже бедная Наташа Колокольцева, которую теперь
в школе называли Натальей Гончаровой, горько сожалела о том, что в свое
время не поняла возвышенных устремлений души юного поэта, правда,
выраженных, как она все же считала, неподобающим и даже низменным образом.
Более других к славе своего покровителя оказался неравнодушен тихий и
примерный Кузя, искренне считавший поэтические способности куда выше
математических.
Триумфальным, можно сказать, был для Аскольда Чайникова выпускной
вечер, на котором его уговорили читать подобающие случаю стихи
собственного сочинения. Он, поломавшись, согласился и читал, завывая, как
это делают маститые поэты. В тот вечер затмил всех отличников он,
Чайников, оказавшись в центре всеобщего внимания, был так радушно обласкан
всеми - педагогами и одноклассниками, что о другом таланте - Никодиме
Кузине почти забыли. Его упомянула в своем выступлении директор школы, но
поздравительных тостов и дружных аплодисментов он не удостоился. Впрочем,
Кузя на это не сетовал ни тогда, ни даже позднее.
После школы пути друзей начали расходиться. Аскольд Чайников
поступил, как и следовало ожидать, в писательский институт, где, по
убеждению многих молодых людей, готовят высококвалифицированных инженеров
человеческих душ или уж на самый худой конец рядовых членов Союза
писателей.
Что же касается Никодима Кузина, то он прямой дорогой пошел на весьма