"Павел Нилин. Интересная жизнь (Эпизоды из жизни Бурденко Николая Ниловича, хирурга)" - читать интересную книгу автора

На улице было уже совсем холодно. Высоко в небе висела луна. Улицу
переметала поземка. Бурденко постоял с полминуты в подъезде общежития,
точно раздумывая, в какую сторону направиться. И побежал налево в сторону
анатомического корпуса. Побежал, потому что мало оставалось времени до
шести и стыли ноги на холодном тротуаре. Хорошо бы ему купить валенки или,
в крайнем случае, галоши. Ни за что не перезимует он по такой погоде в
летних башмачишках. И как скользко...
На заднем дворе анатомического корпуса он остановился и отыскал в
полутьме ту узкую, необшитую, как другие, войлоком и брезентом дверь.
Взялся за ручку, дернул. Дверь, однако, нисколько не подалась. Дернул еще
раз. И еще. Что она, заколочена или заперта изнутри? Или, может быть, это
не та дверь? Нет, та. Взялся двумя руками со смутной надеждой, что она не
откроется, но дернул на этот раз изо всех сил. Дверь, забухшая на раннем
морозе, наконец распахнулась и фыркнула тяжким, вонючим теплом.



САМОЛЮБИЕ

...Бурденко побывает потом - годы спустя - на войне, даже на нескольких
войнах, услышит мистически страшную канонаду, увидит множество смертей,
горы трупов. Его самого потом ранят, контузят, оглушат. Но он, наверно,
никогда уже не испытает большего страха, чем в тот зимний, холодный вечер
в Томске, на широкой верхней ступеньке, ведущей в глубокий подвал.
"В какое бы помещение ты ни входил, прежде всего надо немедленно снять
шапку". Это было внушено еще в раннем детстве. "Потом ты должен поискать
глазами икону и перекреститься". Креститься Бурденко уже перестал. А шапку
снял тотчас же, как переступил порог. И тотчас же тяжелая капля скатилась
с потолка ему на голову и, холодная, склизкая, поползла за шиворот, как
гусеница, сообщая всему телу неукротимую дрожь.
Дрожащий, он спустился на четыре ступеньки вниз и остановился на
продолговатой каменной площадке, стараясь, как говорится, взять себя в
руки. Но дрожь отчего-то усиливалась, и даже вдруг застучали зубы.
А в самом низу подвала, как в тумане, горели огни и слышались голоса.
Бурденко явственно расслышал раздраженный голос Николая Гавриловича:
- Ничего не знаю, ничего не знаю. Я такой же, как вы, человек... Такой
же, как все...
"Что он, с покойниками там разговаривает? Глупость какая".
Бурденко стоял на площадке, не в силах двинуться дальше и боясь
почему-то смотреть по сторонам, где направо и налево белело что-то,
внушавшее особый ужас.
- А я считаю, что, если человек пришел работать, он должен работать. И
ни на кого не ссылаться...
Это продолжал говорить Николай Гаврилович. И от этого голоса Бурденко
становилось легче. Он стал спускаться все ниже, зачем-то про себя считая
ступеньки. И от этого счета ему тоже становилось лучше. Он насчитал еще
восемь ступенек и, перешагнув через какие-то трубы и шланги, вошел в
большое помещение, заставленное белыми длинными ваннами, чанами и еще
чем-то, что не сразу удалось рассмотреть в неярком освещении.
- Голубчик вы мой, как я рад! - пошел к нему навстречу из полумрака